Вслед за нашумевшей концепцией эмоционального интеллекта Дэниел

Глава 21
Они становятся Нами
Это произошло на закате южноафриканского апартеида, системы
тотальной сегрегации между стоящими у власти африканерами –
потомками европейских колонистов – и группами населения с другими
оттенками кожи. В течение четырех дней тайно встречались 30 человек.
Половину подпольщиков составляли белые управленцы, остальные были
лидерами темнокожих общин. Они отрабатывали методику проведения
“управленческих” семинаров, которые должны были способствовать
развитию навыков эффективного руководства в темнокожих сообществах.
В последний день занятий они, словно прикованные, сидели перед
телевизором, когда президент Фредерик Виллем де Клерк произносил свою
знаменитую речь, возвещавшую конец апартеида. Де Клерк легализовал
длинный список запрещенных до этого организаций и распорядился
выпустить из тюрем многих политзаключенных.
Энн Лурсебе, одна из общинных лидеров, просто сияла: когда звучало
название очередной легализованной организации, она тут же представляла
себе лицо одного из ее знакомых, который больше не должен будет
скрываться.
После завершения речи подпольщики устроили ритуальное прощание,
в ходе которого каждый мог сказать что-то важное для него. Многие
ограничивались замечаниями, насколько ценным был этот тренинг и
приятной компания. Однако пятый выступающий, высокий, сдержанный
африканер, встал и посмотрел в глаза Энн.
– Я хочу, чтобы вы это знали, – сказал он ей. – Меня воспитывали в
убеждении, что вы – животное.
Сказав это, он заплакал
[707]
.
Подход “Мы – Они” воспроизводит “Я – Оно”, только во
множественном числе: суть здесь та же. Поясняя противопоставление “Мы
– Они”, Вальтер Кауфман, переводивший на английский сочинения
Мартина Бубера, выразился так: “Мир разделен надвое: на детей света и
детей тьмы, агнцев и козлищ, избранных и проклятых”
[708]
.
Взаимоотношения между одним из “Нас” и одним из “Них” уже по
определению лишены эмпатии, не то что сонастроенности. Если один
из “Них” осмелится заговорить с одним из “Нас”, его голос не должен

---

звучать так же громко и литься столь же свободно, как наш, а еще лучше,
если его не будет слышно вовсе.
Пропасть, разделяющая “Нас” и “Их”, образуется и растет, когда
эмпатия помалкивает. И через эту пропасть мы можем проецировать
на “Них” всё что угодно. Как добавляет по этому поводу Кауфман,
“добродетельность, интеллект, честность, человечность и победа – это
прерогативы «Нас», а злокозненность, глупость, притворство и в итоге
поражение – удел «Их»”.
Если мы относимся к кому-то как к одному из “Них”, мы подавляем в
себе альтруистические побуждения. Возьмем для примера серию
экспериментов, в которых добровольцев спрашивали, согласятся ли они
вместо кого-то другого вытерпеть удар электрическим током. Хитрость
заключалась в следующем: они не могли видеть потенциальную жертву,
они просто прослушивали словесное описание этого человека. Чем меньше
описание указывало на сходство того человека с добровольцем, то есть
сильнее сближало его с представителями категории “Они”, тем с меньшей
охотой доброволец шел ему на выручку
[709]
.
“Ненависть, – говорил Эли Визель, лауреат Нобелевской премии мира,
человек, переживший холокост, – это раковая опухоль, передающаяся от
одного человека к другому, от одного народа к другому”
[710]
. История
человечества – бесконечный поток отвратительных жестокостей, которые
одни группы творили в отношении других – даже если общих черт у них
было намного больше, чем различий. Североирландские протестанты и
католики, сербы и хорваты воевали годами, хотя генетически они
отличаются друг от друга не больше, чем один член их группы от другого.
Сейчас мы сталкиваемся с вызовами жизни в глобальной цивилизации,
располагая мозгом, который так и норовит привязать нас к родному
племени. Как выразился один психиатр, которому довелось расти среди
этнических беспорядков на Кипре, столь схожие группы разделяются
на “Мы” и “Они”, поддаваясь “нарциссизму мелких различий” – цепляясь
за несущественные черты, различающие группы, и игнорируя глобальное
человеческое сходство. Когда “других” психологически дистанцируют, они
могут стать мишенями враждебности.
Этот процесс – извращение нормальной когнитивной функции под
названием “категоризация”. Человеческий ум зависим от категорий: они
придают упорядоченность и смысл миру вокруг нас. Предполагая, что
повстречавшаяся нам сущность из той же категории обладает теми же
основными признаками, что и предыдущая, мы ориентируемся в

---

непрерывно меняющейся среде.
Но если у нас складываются негативные предубеждения, наше
восприятие замутняется. Мы склонны хвататься за все, что, как нам
кажется, подтверждает предубеждение, и игнорировать все остальное. В
определенном смысле предубеждение – это гипотеза, которая отчаянно
старается доказать себя нам. И потому, когда мы сталкиваемся с человеком,
к которому можно ее применить, предвзятость искажает наше восприятие,
делая невозможной проверку стереотипа на истинность. Откровенно
враждебные стереотипы в отношении какой-то группы – это когнитивные
категории, перекошенные ровно настолько, насколько они опираются на
непроверенные допущения.
Смутное ощущение тревоги, тень страха или просто неловкость из-за
непонимания культурных сигналов от “Них” – уже этого может хватить,
чтобы когнитивная категория начала искажаться. Ум собирает “факты”
против “других”, пользуясь каждым новым тревожным сигналом, каждым
нелестным упоминанием в СМИ, каждым ощущением несправедливого
отношения к себе. По мере накопления подобных “доказательств” опасения
превращаются в антипатию, а антипатия – в антагонизм.
Неприкрытый гнев праймирует предубежденность даже у тех, кто
мало склонен к необъективности суждений. Подобно спичке, поднесенной
к фитилю, антагонизм катализирует переход от сочетания “Мы и Они”
(простой констатации различий) к форме “Мы против Них”, то есть к
активной враждебности.
Гнев и страх – плоды трудов миндалевидного тела – умножают
разрушительную силу зарождающейся предвзятости. Поток этих эмоций
захлестывает префронтальную кору, выводя ее из строя, так что нижний
путь отбирает бразды правления у верхнего. Это подрывает способность
ясно мыслить, то есть лишает возможности правильно ответить на главный
вопрос: а действительно ли этот человек обладает всеми теми
отрицательными качествами, которыми я наделяю “Их”? Если же
враждебный стереотип уже усвоен, то даже без гнева и страха сомнений
уже не возникает.