Xorijiy mamlakatlar tarixshunosligi


Download 1.57 Mb.
Pdf ko'rish
bet35/53
Sana14.02.2023
Hajmi1.57 Mb.
#1195970
1   ...   31   32   33   34   35   36   37   38   ...   53
Bog'liq
XORIJIY MAMLAKATLAR TARIXSHUNOSLIGI

 
 
 
 
 
 
 
7-MAVZU: XX asrning ikkinchi yarmida Rossiya tarixshunosligi fani 
 
REJA
 
1. XX asr ikkinchi yarmi Rossiya tarixshunoslik fani 
2. Stalinizmning tarix faniga ta‟siri 
3. Yangi yo‟nalish tarixshunosligi
 
GLOSSARIY
Idialogiya- yunonchada idea-tushuncha+logos-ta’limot degan ma’noni 
beradi.
Partiya-g’oyaviy jihatdan maslakdosh, manfaatlari mushtaral bo’lgan 
shuningdek, muayyan ishni bajarish uchun ajratilgan kishilar guruhi. 


90 
KPSS-1898-1991 yillarda Rossiya, RSFSR, SSSRda faoliyat ko’’rsatgan 
siyosiy partiya. Dastlab sotial demokratik ishchilar partiyasi sifatida tashkil 
topgan.
Burjuaziya-fransuzchada shaxarliklar degan ma’noni anglatadi. Savdo, 
sanoat, kredit moliya va boshqa tadbirkorlik faoliyati natijasida daromad 
oluvchi ijtimoiy sinf.
Metodologiya-tadqiqotchining nazariy va amaliy faoliyatini tashkil etish, 
tiklash tamoyillari va usullari tizimi hamda bunday tizim haqidagi ta’limot. 
Mif-(yunoncha-asfsona, rivoyat), qadimgi odamning borliq olam haqidagi 
ibtidoiy tasavvurlari majmuyi bo’lib, koinotning yaratilishi, inson, 
o’simliklar va hayvonot dunyosining vujudga kelishi , samoviy jismlarning 
paydo bo’lishi, tabiiy hodisalarning sabablari va mohiyatini o’z ichiga olgan
Antrapalogiya-odamning kelib chiqishi va evolyutsiyasi, odamzod 
irqlarining paydo bo’lishi, odamning tana tuzilishidagi normal farq-tafovut , 
o’zgaruvchanlik haqidagi fan. 
Условия развития историографии. Две веки выделяются в развитии 
советской историографии второй половины XX века - середина 50-х и вторая 
половина 80-х гг.
В первое послевоенное десятилетие в исторической науке продол­жала 
преобладать идеологическая трактовка, сковывающая творческий и 
непредвзятый анализ 
прошлого. Партийно-идеологические лозунги 
предписывали историографии строго определенное освещение основных 
проблем, событий и характеристику главных персонажей. Политико-
идеологические критерии определяли в основном значимость исторических 
трудов и их оценку с точки зрения, главным образом, идейно-политической 
безупречности.
Труд историков был заключен в жестко обозначенные рамки, 
определяемые положениями партийных документов и постановлений, 
различными выступлениями и высказываниями руководителей партии, 
прежде всего И. В. Сталина. Грань между историей как наукой и 
политической пропагандой во многом оказалась стертой, особенно в тех 
сферах, которые представляли практически-политический интерес, история 
низводилась до фактического обслуживания тех или иных партийно-
идеологических потребностей. В обществе формировалось упрощенное и 
одномерное историческое сознание, в которое насаждалась приукрашенная 
конформистская картина событий и процессов.


91 
После кончины И. В. Сталина и доклада Н. С. Хрущева в феврале 1956 
г. на XX съезде КПСС о культе личности и необходимости преодоления его 
зловещего наследия начался мучительный процесс переосмысления 
прошлого. В решениях XX съезда подчеркивалась необходимость серьезной 
борьбы против догматизма и субъективизма в трактовке исторического 
процесса, объективного исследования событий прошлого, ни на шаг не 
отступая при этом от принципа марксистско-ленинской партийности.
Была сформирована новая редколлегия единственного тогда 
общеисторического журнала "Вопросы истории" во главе с членом ЦК 
КПСС, что говорит о значимости, придаваемой этому вопросу, А. М. 
Панкратовой, в нее вошли, главным образом, известные специалисты по 
отечественной истории Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, Н. М. Дружинин, И. 
А. Федосов и др. В 1955 г. редколлегию пополнили исследователи 
зарубежной истории С. Д. Сказкин и А. С. Ерусалимский.
Увеличилась историческая периодика: с 1957 г. стали выходить 
журналы "История СССР", "Новая и новейшая история", "Вопросы ис­тории 
КПСС". В 50-е - 60-е гг. появился ряд новых академических институтов - 
Институт Африки (1959), Институт Латинской Америки (1961), Институт 
международного рабочего движения (1966), Институт военной истории 
(1966), Институт США (1968, с 1971 г. США и Канады). Но истинно 
кардинального обновления так и не произошло. Наоборот, вскоре наметилась 
тенденция практического отката назад, особенно выпукло про­явившаяся в 
событиях вокруг журнала "Вопросы истории", выступившего с инициативой 
широкого обсуждения назревших проблем и нерешенных вопросов 
отечественной историографии.
На конференциях, организованных журналом в январе и июне 1956 г. 
прозвучали требования снять запрет с изучения многих важных вопросов, 
освободиться из плена догм и окостеневших шаблонов. Напротив, на 
обсуждениях состояния исторической науки, прошедших на ряде 
университетских кафедр истории КПCC и в Академии общест­венных наук 
при ЦК КПСС в адрес журнала звучали обвинения в духе 1937 и 1949 гг. в 
антипартийной платформе. На этих обсуждениях тон задавали приверженцы 
старого, которые требовали возобновить борьбу против пресловутых 
"космополитических взглядов"; курс "Вопросов истории" на обновление и 
очищение исторической науки объ­являлся "ревизионистским подкопом под 
партию".
Летом 1956 г., как отголосок разногласий среди руководства партии в 
ряде газет и журналов стали появляться резко отрицательные оценки 
критической направленности журнала, носившие явно скоординированный 


92 
характер. Число нападок заметно возросло после событий осени 1956 г. в 
Польше и Венгрии. В газете "Правда", в журналах "Коммунист" и 
"Партийная жизнь" регулярно публиковались разнообразные статьи, 
призывавшие прекратить критику сталинизма. В марте 1957 г. вслед за 
постановлением ЦК КПСС "О журнале "Вопросы истории", где ряд его 
статей характеризовался резко негативно, как ослабление борьбы с 
буржуазной идеологией и "отход от ленинских принципов партийности в 
науке", его редакция подверглась фактическому разгрому, из нее вывели 
инициатора многих смелых публикаций Э. Н. Бурджалова, не выдержав 
нападок и жестких обвине­ний со стороны секретаря ЦК М. А. Суслова и его 
клеврета П. Н. Пос­пелова скончалась главный редактор А. М. Панкратова. 
Система торможения была включена и привела, в конечном итоге, к 
формированию атмосферы застоя и конформизма. Оказались свернутыми 
дискуссии об общественно-экономических формациях и азиатском способе 
производства. В 1966 г. в Институте истории АН возникло так называемое 
"Дело Некрича", в результате которого этот ученый, показавший в книге "22 
июня 1941", как близорукая политика Сталина привела к тяжелейшим 
поражениям в начале войны, подвергся резкой критике, гонениям и был 
вынужден, как и ряд других историков, покинуть страну. Вплоть до второй 
половины 80-х гг. изложение исторических проблем продолжало оставаться в 
подчинении отлаженной системы администрирования и информационных 
фильтров. Простор исторического поиска сужался закрытостью архивов и 
бдительным надзором за использованием из­влеченного из их фондов 
скудного материала.
При этом историческая наука внешне являла собой картину успешно 
развивающейся и благополучной академической дисциплины, тем более что 
не все области исторического знания оказались под идеологическим 
контролем в равной степени. Так, сравнительно бла­гоприятными были 
возможности проводить научные исследования по истории древнего мира, 
средних веков и раннего нового времени. Основными направлениями 
советской историографии всеобщей истории стали изучение проблем 
революций нового и новейшего времени, ме­ждународного рабочего и 
коммунистического движения, антиимпериалистической и национально-
освободительной борьбы, вопросов вне­шней политики СССР и 
международных отношений. Прочим проблемам уделялось гораздо меньше 
внимания. С начала 80-х гг. стало за­метно возрастать число работ историко-
социологического и историко-политологического типа, а также - с 
использованием количест­венных и междисциплинарных методов.


93 
Поскольку в 1945-1985 гг. исследовать исторические проблемы было 
возможно только в рамках и на основе марксистско-ленинской методологии, 
то понятно, что обязательным теоретическим фундаментом являлись 
произведения ее основоположников. В первой половине 70-х гг. было 
завершено второе издание сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, осуществлен 
выпуск полного собрания сочинений В. И. Ленина. Однако, "полным" 
издание это было не по содержанию, а лишь по наименованию. В нем 
произведено множество купюр, в частности, опустивших резкие эпитеты 
автора в адрес своих соратников Р. Люксем­бург, К. Радека, Ф. Кона, Б. Куна 
и др. Главное же, что в это соб­рание не вошло более трех с половиной тысяч 
документов, не укладывающихся в канонизированный пропагандой образ 
Ленина и господ­ствующую его апологетику.
Марксистская концепция исторического процесса получила наибо­лее 
широкое воплощение в крупных обобщающих трудах - "Всемирная история" 
и "Советская историческая энциклопедия"[1].
Как справочное издание, Историческая энциклопедия представляла 
собой значительный шаг вперед. Около 25 тысяч помещенных в ней статей 
довольно основательно охватили события оте­чественной и всемирной 
истории. Сложнее обстояло дело с объектив­ностью оценок исторических 
деятелей, политических партий, соци­альных процессов, новейших 
зарубежных общественных теорий. Мно­гие видные политические фигуры 
советской истории оказались либо выпущенными из энциклопедии, либо 
(Бухарин, Троцкий) получили со­вершенно уничтожающие характеристики. 
Хотя, с другой стороны, впервые после долгих лет забвения в энциклопедии 
появились статьи о лидерах партии и крупных ученых, репрессированных в 
годы массо­вого террора и культа личности.
Слишком односторонне излагались такие политически острые 
проб­лемы как происхождение "холодной войны", план Маршалла, внешняя 
политика Советского государства изображалась в препарированном 
апологетическом виде. Международное рабочее движение освещалось в 
энциклопедии, прежде всего, как постоянная борьба двух тенденций - 
революционной и реформистской. В статьях, посвященных проблемам 
рабочего 
движения 
("Анархизм", 
"Догматизм", 
"Оппортунизм", 
"Реви­зионизм", "Социал-демократия", "Троцкизм" и др.), оценки носили не 
столько строго научный, сколько политико-идеологический характер.
"Всемирная история", V-XIII тома которой посвящены истории но­вого 
и новейшего времени, считалась доказательством "неизмеримого 
превосходства советской исторической науки над буржуазной"[2]. 
Со­держание исторического процесса при всем богатстве приводимого 


94 
фактического материала сводилось, в конечном счете, к смене обще­ственно-
экономических формаций на базе классовой борьбы. Примат последней как 
обязательной точки отсчета определял подход к истории производства и 
идеологии, государства и права, политических процессов и религии, науки и 
искусства.
Рассчитанная на широкого читателя, "Всемирная история" отра­жала 
общепринятые концепции и оценки, а потому были опущены про­блемно-
дискуссионные вопросы, задача глубокого теоретического анализа не стояла 
вообще. Хотя отчетливо проявилась иная тенден­ция - играть роль ведущей в 
мире науки в освещении прошлого не только собственной страны, но и 
зарубежной истории, исходя из непреложного тезиса о превосходстве 
марксистско-ленинской методологии над иными учениями и теориями.
Препарированную картину прошлого давали и многотомные истории 
Великой Отечественной и второй мировой войны[3]. Нa первый план в них 
были выдвинуты не героизм народных масс, а руководящая роль 
коммунистической партии как организатора и вдохновителя победы. Там 
вновь была реанимирована чисто апологетическая оценка дея­тельности 
Сталина в годы войны, бегло и формально упоминались либо вообще 
замалчивались его многочисленные ошибки и роковые просчеты. 
Отрицательную роль сыграла и закрытость многих архив­ных материалов, 
без которых было невозможно воспроизвести прошлое таким, каким оно 
было в действительности.
В целом развитие отечественной историографии за сорок 
после­военных лет являло собой неоднозначную картину.
С одной стороны, это был период поступательного развития, 
на­копления фактического материала, привлечения новых источников, 
становления новых, не существовавших прежде областей историогра­фии 
(американистика, латиноамериканистика, итальянистика и др.). В науке было 
создано немало крупных исследований, получивших за­служенное признание 
на мировой арене.
Но, с другой стороны, превращение марксизма из научного метода 
социально-исторического познания в коллекцию непререкаемых догматов, 
вело к появлению массы бесцветных работ, по­верхностных и политически 
конъюнктурных поделок, в которых гос­подствовали общие фразы, 
догматические стереотипы, избитые кли­ше, лозунги. Воинствующая 
серость, выдаваемая обычно за боеви­тую партийность и бескомпромиссную 
защиту марксизма-ленинизма, резко снижала творческий потенциал 
советской историографии.


95 
При этом важно иметь в виду, что историки были не только творцами 
апологетики и мифов, но и их жертвами, ибо писать иначе было просто 
невозможно. Нарушение сложившихся и насаждаемых сверху канонов 
означало фактически социальную смерть ученого. До­статочно напомнить, 
что ритуальным компонентом любой диссерта­ции являлась характеристика 
методологической основы исследова­ния, которой могли быть только 
произведения основоположников марксизма-ленинизма.
С 1985 г. с началом перемен наметилось сперва малозаметное, а затем 
ускорившееся ослабление и постепенное упразднение един­ственно 
дозволенной коммунистической идеологии. Но ломка прежних исторических 
представлений оказалась сопряженной с огромными трудностями. Процесс 
устранения искажений истори­ческой картины начался лишь с наиболее 
явных и одиозных их про­явлений. По-прежнему, сохраняется сильная 
идеологизация в трудах российских историков, в массе привыкших 
опираться на готовые методологические постулаты и жесткие оценки, под 
кото­рые подводится эмпирический материал.
В ходе оживленных дискуссий второй половины 80-х гг. среди 
историков определились три подхода к обновлению науки и исторического 
сознания. Значительное число заняло консервативно-догматические позиции, 
признавая лишь косметическое подправление обветшавших канонов, не 
желая поступаться принципами и отвергая фактически саму идею 
обновления. Другая часть склонилась к нега­тивно-нигилистической 
платформе и потребовала полного демонтажа прежней исторической науки, 
не находя в ней вообще ничего, до­стойного сохранения. Третья группа 
историков заявила о себе как о сторонниках "творчески-созидательного 
подхода", выступила за критический самоанализ проделанного, учет 
позитивных 
и 
негатив­ных 
уроков 
собственного 
развития, 
за 
документальную аргументированность выводов и оценок. Вместе с тем, 
выдвинув столь правиль­ные и бесспорные принципы, представители этой 
группы высказались за плюрализм, но только "на основе творческого 
применения марксистско-ленинской методологии"[4], ставя тем самым 
плюрализму строгие рамки. Но истинный плюрализм выражается в 
стремлении иссле­дователя интегрировать в своем анализе различные 
теоретико-методологические подходы, таким образом, чтобы они давали 
возможность углубленного понимания исторических процессов и явлений.
Надо учесть, что история по самой своей природе - наука, до­статочно 
консервативная, привыкшая опираться на факты, источни­ки, документы, для 
изучения и осмысления которых требуется опре­деленное время. Так, если в 
среде отечественных философов в 1990-1991 гг. уже заявили о себе 


96 
различные 
направления 

феноменологическое, 
теологическое, 
антропологическое, неокантианское, герменевтическое - и начал выходить 
ряд независимых философских журналов, альманахов и ежегодников, то в 
исторической науке этот процесс идет гораздо медленнее.
Можно, правда, отметить появление с 1989 г. нового ежегодни­ка 
"Одиссей", где в центр внимания ставится человек и происходит знакомство 
читателя с новыми направлениями исторической мысли, с проблемами 
культуры и ментальности. С 1995 года по инициативе академика И. Д. 
Ковальченко (1923-1995) возобновлено издание "Исторических записок", 
альманаха, специально посвященного проблемам теории и методологии 
исторического исследования. В его редакционный совет, который является 
международным, вошли ученые из России, Великобритании, США, Франции, 
Швеции.
Большое значение имеет в связи с этим заметное увеличение с конца 
80-x гг. выпуска переводных работ крупнейших зарубежных ис­ториков и 
мыслителей, знакомство с идеями которых является важным стимулом 
освобождения от идеологической зашоренности и духовной нетерпимости.
История в ее подлинном идейно-мировоззренческом многообразии, не 
скованном рамками алогичного "социалистического плюрализма" - это 
мощный генератор развития культуры и преграда на пути ее 
саморазрушения. Обеспечить это может лишь разнообразие представленных 
в ней концепций и позиций, ибо истина рождается в спорах, а не в унылом 
единодушии и унифицированном единомыслии. С начала 90-х гг. процесс 
этот только начинается.
Исторические учреждения, архивы и периодика. В послевоенный 
пе­риод заметно увели­чилось число научных центров, расширилась 
подготовка кадров, ожи­вились международные связи советских историков.
Временем собирания и накопления сил стало первое послевоенное 
десятилетие. Материальная база исторической науки - университеты и 
академические институты оставалась слабой. Число научных учре­ждений в 
области исторических изысканий и их штаты были крайне ограничены. 
Вопросы новой и новейшей истории разрабатывались в основном в 
Институте истории, Институте славяноведения (созданном в 1947 г.), 
Тихоокеанском институте (слившемся затем с Инсти­тутом востоковедения). 
Проблемы экономической истории, особенно современной эпохи, а также 
история экономических кризисов XIX и начала XX века разрабатывались в 
Институте мировой экономики и международных отношений. Невелико было 
и число университетских кафедр, занимавшихся проблемами новой и 
новейшей зарубежной исто­рии. Это, прежде всего, высшие учебные 


97 
заведения Москвы и Ленингра­да и некоторые периферийные университеты 
(Казань, Пермь, Томск).
В первое послевоенное десятилетие весьма немногочисленной была 
историческая периодика. "Исторический журнал", выходивший в годы 
войны, с 1945 г. получил название "Вопросы истории". С 1941 по 1955 гг. 
издавались "Известия Академии наук. Серия истории и философии". Многие 
статьи и главы из готовившихся монографий пу­бликовались также в 
"Исторических записках" Института истории АН, в ученых трудах 
институтов востоковедения и славяноведения, различных сборниках и 
ученых записках ряда вузов.
Оставался затрудненным доступ к материалам архивов. С 
прекра­щением в годы войны выхода журнала "Красный архив" долгое время 
не существовало периодического органа для публикации неизданных 
документов. Дважды начиналось и прерывалось издание журнала 
"Исторический архив", ибо всякий раз возникали сложности с публика­цией 
тех или иных неудобных документов.
К середине 50-х гг. сложились более благоприятные условия для 
расширения исторических исследований. Этому способствовали как 
экономическое восстановление страны, так и потребности возросшей 
активности СССР на мировой арене. В этот период несколько ослаб 
идеологический пресс, в науку пришло новое поколение молодых ученых, 
меньше отягощенное догматизмом, лучше знакомое с достижени­ями 
мировой историографии.
В крупных промышленных и культурных центрах России открылись 
новые университеты - в Калинине (Твери), Иванове, Ярославле, Ке­мерове, 
Тюмени, Омске, Барнауле, Красноярске, хотя для некоторых из них не было 
ни материальной, ни кадровой базы. В ряде старых университетов (Пермь, 
Саратов и др.) из кафедр всеобщей истории выделились отдельные кафедры 
новой и новейшей истории стран Евро­пы и Америки.
Значительно 
возросла 
историческая 
периодика. 
Кроме 
общеисторического журнала "Вопросы истории" появились журналы "Новая 
и но­вейшая история", "Латинская Америка", "CШA: экономика, политика, 
идеология", "Рабочий класс и современный мир" (теперь журнал "ПО­ЛИС"), 
"Мировая экономика и международные отношения", "Международная 
жизнь", вестники Московского и Ленинградского университетов. Углубление 
исследований привело к тому, что начали выходить страноведческие 
Ежегодники - французский, германский, американский, британский, 
испанский, итальянский.


98 
В начале 90-х годов доступ историков к работе в архивах несколько 
облегчился. Это имело большое значение, т.к. в отечественных архивах 
имеются богатые и разнообразные источники по проб­лемам истории 
зарубежных стран.
Архив внешней политики России (АВПР) - один из важнейших для 
историков этого профиля. В числе более 1,5 тысяч хранящихся тут 
богатейших фондов с 650 тысячами дел документы учреждений, как 
находившихся внутри страны, так и за рубежом, ведавших междуна­родными 
делами России XVIII - начала XX века. Это переписка царс­кого 
правительства 
со 
своими 
дипломатическими 
и 
консульскими 
представителями в ряде стран Европы, Америки и Азии, а также от­четы 
русских дипломатов и агентов о важнейших событиях в стране их 
пребывания. В АВПР, как и в других архивах, имеется множество отдельных 
комплектов газет, журналов, брошюр, вырезок статей, присылаемых 
русскими представителями.
В 1990 г. было принято правительственное постановление, по 
ко­торому все документы прежнего АВП СССР (теперь - АВП Российской 
Федерации), за немногими особыми случаями, по истечении 30 лет хранения 
считаются рассекреченными. Благодаря этому в 1990-1992 гг. вышли 
сборники документов "Год кризиса, 1938-1939" (два тома) и "Полпреды 
сообщают", а также долго задерживаемые очередные тома документов 
внешней политики СССР, посвященные 1939 году, да­ющие уточненную 
картину кануна второй мировой войны.
Центральный государственный архив Октябрьской революции, 
выс­ших органов государственной власти и органов государственного 
уп­равления СССР (ЦГАОР) насчитывает более трех миллионов дел. 
Осо­бый интерес представляют копии из архивов зарубежных стран 
(пе­реписка 
дипломатических, 
торговых, 
военных 
иностранных 
предста­вителей в России, освещающая многие события нового времени).
Центральный государственный исторический архив (ЦГИA) содер­жит 
фонды крупных государственных деятелей и центральных учрежде­ний 
России, где собран документальный материал о политических и 
экономических связях со многими зарубежными странами.
В Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма (в 
1992 г. на его базе создан Российский центр хранения и изуче­ния 
документов новейшей истории - РЦХИДНИ) имеются как довольно полные 
собрания, так и отдельные материалы из фондов видных дея­телей рабочего 
и 
социалистического 
международного 
движения, 
пред­ставителей 
коммунистической мысли - К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ле­нина, И. В. 


99 
Сталина, Г. Бабѐфа, А. Сен-Симона, П. Ж. Прудона, А. Бебеля, К. Каутского, 
П. Лафарга, Ф. Лассаля, К. Либкнехта, Р. Люксембург, А. Грамши и других, а 
также коллекции и документы по истории Великой Французской революции 
и европейских революций 1848-1949 гг., Па­рижской Коммуны, трех 
Интернационалов, Коминформа и др.
Материалы по новой и новейшей истории имеются также в 
центральном государственном военно-историческом архиве (ЦГВИА), 
архиве Военно-морского флота (ЦГАВМФ), в отделах рукописей 
Государствен­ной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (теперь - Российская 
государст­венная библиотека), Государственной публичной библиотеки им. 
М. Е. Салтыкова-Щедрина (теперь - Российская национальная библиотека), 
Государственной публичной исторической библиотеки и др.
Проблемы методологии и исследования по истории исторической 
науки. Интерес к теории и методологии исторической науки замет­но возрос 
в начале 60-х гг., когда стремление к отказу от догма­тически 
истолкованного марксизма настоятельно потребовало серьез­ной и 
творческой разработки гносеологических проблем историческо­го познания, 
теоретического осмысления и интерпретации. Вновь во­зникла забытая уже, 
поскольку считалось, что марксизм раз и навсе­гда дал на нее окончательный 
ответ, проблема смысла истории, которая исчезла из отечественной науки 
после печально известной высылки за границу в 1922 г. группы блестящих 
российских мыслите­лей и ученых.
По инициативе М. Я. Гефтера, А. Я. Гуревича, Б. Ф. Поршнева и 
дру­гих историков в 1964 г. в Институте истории возник сектор методо­логии 
истории, само название которого вызывало раздражение дог­матиков, ибо 
методологией истории считался исторический материа­лизм, т.е. сфера 
философии, а не истории. Первая после долгих лет перерыва дискуссия по 
проблемам методологии истории состоялась между историками и 
философами в январе 1964 г.[5]
При секторе были созданы проблемные группы теоретического 
ис­точниковедения, социальной психологии, структурного анализа и 
ти­пологии, культурологии. Таким образом, в переосмысленном на 
мате­риалистической основе виде возрождалась дореволюционная традиция 
систематической 
разработки 
теоретико-методологических 
проблем 
ис­торического познания, которая была прервана к кон­цу 20-х гг. Хотя все 
проблемы, обсуждаемые в секторе, оставались в пределах марксистской 
концепции, правильность которой никем не ставилась тогда под сомнение, 
сама атмосфера открытых дискуссий, "новое прочтение" теоретического 
наследия основоположников марксизма, свободное от вульгарной 


100 
догматизации не могли не повлечь определенной ревизии некоторых 
традиционных постулатов марксизма и осознания его недостаточности для 
исследования новых нетради­ционных проблем и сюжетов. Но это не 
укладывалось в рамки сложив­шейся административно-бюрократической 
системы и противоречило са­мому ее духу.
Сигналом к ликвидации сектора послужил выход первого после 20-х гг. 
дискуссионного сборника[6], против авторов которого была развернута 
широкая кампания, обвинявшая их в пропаганде немарксистских взглядов и 
извращении исторического прошлого. Три дру­гих подготовленных труда - 
"Ленин и проблемы истории классов и классовой борьбы", "Проблемы 
структурного анализа в историчес­ком исследовании" и "Логика 
превращения культур" не увидели све­та вообще. Творческие, более или 
менее свободные от оков идеологизации теоретико-методологические 
разработки оказались фак­тически на долгие годы скованными узкими 
дозволенными трактов­ками и господствующей охранительной тенденцией. 
Принцип струк­турного анализа, с обоснованием плодотворности и важности 
кото­рого выступали М. А. Барг, А. Я. Гуревич, Е. М. Штаерман, был сразу 
объявлен противоречащим теории социально-экономических формаций и 
попыткой протащить в марксизм идеи неопозитивистов и Макса Вебера об 
идеальной типологизации[7].
Хотя сектор методологии истории и постигла печальная судьба, 
разработка и изучение проблем исторического познания, его логи­ко-
гносеологических основ и принципов постепенно продолжалась. В 70-е - 
начале 
80-х 
гг. 
появилось 
довольно 
много 
работ 
теоретико-
методологического характера, в которых все проблемы сво­дились, однако, к 
обоснованию того, что "только одна теория мо­жет дать подлинно научный 
ответ на все великие вопросы современ­ности - марксизм-ленинизм..."[8]. 
Смысл 
истории 
ограничивался 
"объ­ективными 
закономерностями, 
присущими процессу развития человеческого общества"[9], а задача 
исторической науки исчерпывалась изучением проявления действия общих 
законов в истории какого-либо конкретного общества или данной эпохи[10].
Но если посмотреть на тезис о том, что "историческая наука изучает 
закономерности пространственно-временного развертывания всемирно-
исторического процесса"[11], то можно заметить, что из по­добного 
определения, в сущности, выпадает исторический факт, в том случае, когда 
он выражает не закономерное, а случайное. Оно же играет в конкретной 
направленности исторического процесса огромную, порой даже основную 
роль, а, значит, должно найти собст­венное отражение в формулировке задач 
и предмета истории.


101 
Тем не менее, книга М. А. Барга явилась первым в отечественной 
историографии значительным опытом теоретического осмысления сис­темы 
категориального знания в истории. Там обстоятельно проана­лизированы 
категории исторического времени, исторического факта, системного подхода 
и анализа с этой точки зрения теоретических проблем истории средних веков 
и раннего нового времени.
Несмотря на стремление, под флагом обладания марксизмом научной 
истиной, отвергнуть правомерность различных методологических подходов к 
истории, полного единообразия среди ученых не бы­ло. В частности, 
заметные разночтения возникли в понимании соот­ношения социологических 
законов и собственно исторической зако­номерности. Одни авторы (М. А. 
Барг, Е. Б. Черняк, И. Д. Ковальченко) настаивали на том, что нет 
специфических социологических и исто­рических законов, другие (А. Я. 
Гуревич, Б. Г. Могильницкий) обстоятельно доказывали различие между 
конкретной исторической зако­номерностью и социологическим законом как 
разными типами общест­венных законов, имеющих дело с различными 
сторонами историчес­кого процесса[12]. Эта дискуссия привлекла внимание 
к таким катего­риям как историческая случайность, возможность, 
альтернативность, которые раньше марксистской мыслью практически не 
затрагивались.
Подобно 
теоретико-методологической, 
в 
историографической 
ли­тературе в течение ряда лет преобладали стереотипы, по которым вся 
немарксистская наука подводилась под общий термин "буржуаз­ной 
историографии", по своей сути "научно несостоятельной", что позволяло 
обычно не утруждать себя глубоким проникновением в существо концепций 
изучаемой стороны. Аргументированный анализ и разбор не на словах, а на 
деле сводились большей частью к поверхностной и разносной критике.
Так, в одном из первых после войны крупных историографических 
трудов - богатой свежим и неизвестным для нашего читателя материалом 
книге М. А. Алпатова утверждалось, что у Токвиля господствует 
сознательное извращение исторической истины в интересах бу­ржуазии. 
Крупное произведение Токвиля "Старый порядок и револю­ция", плод 
тщательного многолетнего изучения архивов, однозначно расценивалось как 
"простое перенесение на историческую почву из­любленных идей" автора, не 
имеющих научной ценности[13].
В историографическом разделе коллективного труда о революциях 
1848-1849 гг.[14] А. И. Молок и Н. Е. Застенкер заявили, что у таких 
вы­дающихся французских историков как Ж. Лефевр и Э. Лябрусс 
господ­ствует "нелепая точка зрения", "антинаучная тенденция" и "край­няя 


102 
методологическая беспомощность". В совершенно превратном ос­вещении С. 
Б. Кана как собрание "всех без исключения пороков" бур­жуазной 
историографии представала фундаментальная работа Ф. Вален­тина 
"Германская революция 1848/1849 гг.", где собран богатейший фактический 
материал из архивов и дана наиболее подробная панорама революции. И в 
другой книге С. Б. Кан напрочь зачеркнул несомненные достижения 
немарксистской немецкой историо­графии, зато явно завысил научную 
значимость слабых в профессио­нальном отношении, но идеологически 
выдержанных, первых произведений о революции, созданных учеными 
ГДР[15].
Даже в фундаментальной книге И. С. Кона, едва ли не впервые 
познакомившей читателей с виднейшими немарксистскими теоретиками XX 
века, общая концепция сводилась к стремлению доказать перманентный и 
постоянно 
углубляющийся 
кризис 
немарксистской 
историографии, 
неуклонно нисходящую линию ее развития и враждебность "подлинно 
научному историческому знанию"[16].
Тенденциозной была и статья крупнейшего отечественного медиевиста 
Е. А. Косминского о взглядах выдающегося британского ученого А. Дж. 
Тойнби, названных "неумными и политически вредны­ми"[17]. Само ее 
название весьма характерно для работ того времени, а Тойнби объявлен 
мистиком, идеологом крупной буржуазии и снобов-интеллектуалов. Научные 
достижения его монументального труда "Постижение истории" оценивались 
как "более чем сомнительные"[18].
Жесткая позиция конфронтации и отрицание чего бы то ни было 
позитивного в немарксистской исторической науке превалировали в 
обобщающих 
историографических 
произведениях 
Е. 
Б. 
Черняка, 
утверждавшего, что вся "буржу­азная историография новейшей истории 
прямо поставлена на службу интересам империалистической реакции"[19].
Однако, рассматривая отечественные историографические труды, 
следует учитывать одно важное обстоятельство. Прямые оценки зарубежных 
историков и их концепций зачастую имели чисто политически-
конъюнктурный характер. Нo через призму непременной марксистской 
критики, обычно сводившейся к цитированию того или иного высказывания 
основоположников марксизма или постановлений партийного съезда, до 
читателей, лишенных, особенно на пери­ферии, возможности знакомиться с 
оригинальными 
зарубежными 
рабо­тами, 
доходили, 
пусть 
в 
препарированном 
виде, 
концепции 
немарк­систских 
историков, 
неофициальным образом происходила ассимиля­ция новейших идей мировой 
исторической науки, возрастал интерес к новой проблематике, к нетронутым 


103 
прежде пластам исторического прошлого. Именно в подробном и более или 
менее корректном изложе­нии взглядов немарксистских ученых, а не в 
легковесной их критике, заключалось в течение 50-х - 60-х гг. позитивное 
значение историографических работ в советской науке.
До конца 60-х гг. критика зарубежной немарксистской историо­графии 
ограничивалась большей частью отдельными рецензиями и об­зорами. 
Преобладали простейшие приемы анализа: приводилось какое-либо 
суждение исследуемого автора, зачастую вырванное из общего контекста, а 
ему противопоставлялся уже известный позитивный ма­териал либо 
соответствующая цитата из Маркса, Ленина, новейших партийных 
документов или постановлений. Квалифицированный разбор и полемика по 
существу вопроса представляли тогда редкие исклю­чения, поскольку их 
непременным условием является хорошее знание конкретно-исторического 
материала, легшего в основу анализируемой концепции.
В 60-е гг. поток историографической литературы стал быстро 
увеличиваться. С 1963 г. в Томском университете по инициативе А. И. 
Данилова 
начал 
выходить 
сборник 
"Методологические 
и 
историогра­фические вопросы исторической науки", для которого 
характерен, однако, крен в сторону скорее методологических, нежели 
конкретно-историографических проблем. Историографические сборники 
публико­вали также университеты Казани и Саратова. Под руководством Г. 
Н. Севостьянова в Институте всеобщей истории были созданы 
коллекти­вные работы по американской исторической науке[20].
В 1967-1968 гг. по инициативе И. С. Галкина в Московском 
универ­ситете вышел капитальный двухтомный труд по историографии 
нового и новейшего времени стран Европы и Америки, впервые давший 
свод­ную картину развития мировой исторической науки от гуманизма до 
середины XX века. Появился и ряд других работ общего характера, 
послуживших стимулом к дальнейшей разработке проблем истории 
исторической науки в нашей стране и за рубежом[21].
Первым крупным исследованием американской исторической науки 
стала книга И. П. Дементьева "Американская историография граждан­ской 
войны в США (1861-1865)" (М., 1963). Автор обстоятельно пока­зал 
сложную и неоднозначную эволюцию американской литературы о 
гражданской войне на протяжении целого столетия, тесно (иногда слишком) 
увязывая ее с классовой и политической борьбой в амери­канском обществе. 
Подробно были проанализированы концепция рабст­ва У. Филлипса, взгляды 
лидера прогрессистского направления Ч. Бирда и его противников из школ 
"консервативного 
ревизионизма" 
и 
"южных 
бурбонов", 
позиция 


104 
представителей негритянской историографии, прежде всего, Дж. Франклина 
и Б. Куорлса.
Критический анализ основных направлений, концепций и школ в 
американской историографии второй половины XX века дал Н. Н. 
Болховитинов в работе "США: проблемы истории и современная 
историогра­фия" (М., 1980). Он рассмотрел взгляды американских ученых по 
клю­чевым проблемам истории США от колониального общества в Северной 
Америке до бурного подъема капитализма в последней трети XIX века в 
связи с освоением свободных или западных территорий. Большое внимание 
уделено в книге освещению позитивных моментов и опреде­ленных 
недостатков в творчестве многих видных американских исто­риков от Ф. 
Тернера до Р. Фогела, Р. Хофстедтера и А. Шлезингера-мл. Однако, вряд ли 
убедительно то, что автор отрицал марксистские идеи у крупного историка 
Ю. Дженовезе. Причина такой позиции видится в том, что как Н. Н. 
Болховитинов, так и В. В. Согрин[22], полагали, будто марксистами можно 
считать лишь тех лиц, которые готовы принять это учение целиком, включая 
не только ме­тоды исследования, но и политическую теорию "научного 
коммунизма" с идеей социалистической революции и диктатуры 
пролетариата.
Но, с другой стороны, в книге В. В. Согрина дан весьма тщатель­ный и 
глубокий анализ критических направлений в американской историографии 
XX века, куда он включил прогрессистскую, леворадикаль­ную и 
негритянскую историографию. К достижениям радикального на­правления 
автор отнес исследование его представителями формирова­ния самосознания 
у пролетариата CШA на различных этапах его развития. Автор полагает, что 
критичес­кие направления в американской немарксистской науке 
развиваются по восходящей линии.
Новейшим тенденциям в американской исторической науке посвя­щена 
книга томских историков[23]. В ней выявляется роль психоистории как 
новой дисциплины, внесшей значительный вклад в анализ массовой 
психологии и раскрывающей механизм трансформации бессо­знательного 
начала в действия исторических персонажей и масс. Ав­торы показали 
разнородность американской психоистории, выделив в ней три направления - 
ортодоксальное, интеграционистское и соци­ально-критическое. Двум 
первым уделено больше внимания, чем наи­более интересному и 
неоднозначному социально-критическому. Ис­следователи верно отметили, 
что подлинная ценность психоистории может быть выявлена на основе не 
теоретических заявлений, а кон­кретных результатов на практике. Последние 
же оказались достаточ­но противоречивыми, поскольку, с одной стороны, 


105 
высветили новые аспекты исторического прошлого, но, с другой, пока не 
смогли 
убедитель­но 
интерпретировать 
роль 
бессознательного 
и 
рационального, их соотно­шение в действиях многих исследуемых 
личностей.
Традиционно высокий уровень историографической культуры присущ 
и другой коллективной томской работе "К новому пониманию человека в 
исто­рии. Очерки развития современной западной исторической мысли" 
(1994), где показаны и проанализированы основные проблемы, которые 
характеризу­ют обновление методологии, методики, техники исследований 
ученых Запа­да - постмодернизм, изучение ментальностей, новая социальная 
история в СШA, традиции и тенденции герменевтики и исторической 
антропологии в Германии. Картина, данная в книге, доказывает 
обоснованность мысли авторов о том, что на исходе XX века происходит 
такая концептуальная трансформация исторической мысли, которая 
сопоставима по значимости с переходом от историзма Просвещения к 
классическому историзму XIX века, хотя эту мысль трудно назвать 
совершенно бесспорной.
Оригинальную работу на стыке историографии, источниковедения и 
конкретно-исторического анализа написал В. А. Тишков[24]. Он 
доско­нально изучил систему подготовки кадров американских историков, 
сферы их специализации, состояние источниковой базы, деятельно­сть 
ведущих ассоциаций и обществ историков в США. На основе об­ширного 
круга первоисточников, в том числе личных бесед с видны­ми 
американскими учеными, статистических материалов и социологи­ческих 
опросов В. А. Тишков с помощью компьютерной обработки дал 
классификацию американских историков по принципу их специализации, 
уровня подготовки, географии распределения кадров, их половозрастного 
состава. Любопытно суждение, что далеко не всег­да можно судить о 
политических взглядах многих американских уче­ных по их собственным 
научным трудам, что свидетельствует об эле­ментах конформизма и скрытой 
оппозиционности.
Первым после книги Алпатова крупным исследованием французской 
исторической, науки ХIХ века, сохранившим известное значение до 
настоящего времени, стала монография Б. Г. Реизова[25]. Там дано 
основательное изложение идей и взглядов практически всех крупных 
историков Франции первой половины XIX века. Автор четко показал, что 
романтическая историография эпохи Реставрации сделала громадный шаг 
вперед по сравнению с просветительской в становлении нового 
исторического мировоззрения.


106 
Французская историография XX века и школа "Анналов" нашли 
освещение в двух появившихся почти одновременно монографиях М. Н. 
Соколовой "Современная французская историография: Основные тен­денции 
в объяснении исторического процесса" (М., 1979) и Ю. Н. Афа­насьева 
"Историзм против эклектики: Французская историческая школа "Анналов" в 
современной буржуазной историографии" (М., 1980).
При методологической схожести позиций между авторами были и 
некоторые разногласия. М. Н. Соколова основное внимание уделила не 
столько общим тенденциям развития французской историографии, ско­лько 
отдельным проблемам на примере творчества ряда ученых. Она подчеркнула, 
что М. Блок и Л. Февр, в сущности, не создавали новой научной школы, а 
только наиболее выпукло отразили новые веяния в своем творчестве. 
Отделенным от "Анналов" оказался и Ф. Бродель, теория которого о разных 
скоростях исторического времени, по мнению автора, связана с "Анналами" 
лишь в отдельных деталях и вообще оценена, как научно несостоятельная.
Ю. Н. Афанасьев, наоборот, исходил из концепции "Анналов" как 
направления с относительно целостным представлением об историчес­ком 
процессе. Он дал освещение полувекового развития "Анналов", выделив три 
этапа: период становления с конца 20-х до середины 40-х гг., 
кульминационный период развития в 40-е - 60-е гг., связанный с творчеством 
Броделя и стремлением создать "глобальную историю", период конца 50-х - 
начала 70-х гг., когда на сцену выступило третье поколение школы 
"Анналов" (Э. Ле Руа Лядюри, Ф. Фюре, П. Шоню), решительно 
повернувшее, по словам автора, в сторону "дегуманизации и парцелляции" 
исторической науки. В книге замет­но весьма позитивное в целом отношение 
автора к Блоку, Февру и Броделю, что является вполне оправданным. Но 
трудно согласиться с мало аргументированными выпадами против П. Шоню, 
Э. Ле Руа Лядюри, М. Ферро, творчество и новаторский характер концепций 
которых яв­но принижены.
В очень широком контексте школа "Анналов'' освещена в книге А. Я. 
Гуревича "Исторический синтез и школа "Анналов" (М., 1993), где в центре 
внимания находится проблема исторического синтеза. По мнению автора, 
вопрос о взаимодействии материальной и духовной жизни является для 
ис­торического 
исследования 
отправной 
точкой. 
Это 
ведет 
к 
переосмыслению понятия "культура" и понятия "социальное", в ходе 
которого происходит поворот от истории ментальностей к историческом 
антропологии или антропологически ориентированной истории.
Монография А. Я. Гуревича - это не общая история школы "Анналов", 
это - книга о том, как к решающей и важнейшей, по его убеждению, задаче - 


107 
проблеме исторического синтеза подходит ряд представителей школы и 
ка­кие идеи они выдвигают. Среди них он рассматривает новое понимание 
со­циальной истории М. Блоком, проблему связи ментальности и культуры у 
Л. Февpa, создание Ф. Броделем "геоистории" и ее соотношение с 
экономи­ческим материализмом.
Автор очень рельефно показал круг поисков Ж. Дюби, в 
разноплановых произведениях которого так или иначе постоянно 
присутствует стремление органично связать историю ментальностей с 
остальной историей, что ока­зывается совсем непростой задачей. Такая же 
тенденция к глубокому исследованию системы человеческих ценностей и 
представлений характерна для работ Э. Лepya-Ладюри и Ж. Лe Гоффа. 
Высокий уровень книги Гуревича во многом определен тем, что он показал 
общие методологические принципы и взгляды лидеров "новой исторической 
науки" не в абстрактном теорети­ческом аспекте, а через их конкретные 
исторические труды, поскольку лишь в этом случае теория приобретает 
смысл и значение.
Одним из первых в послевоенной отечественной науке германскую 
историографию начал изучать А. И. Данилов, опубликовавший в 1958 г. 
крупное исследование "Проблемы аграрной истории раннего средневе­ковья 
в немецкой историографии конца XIX - начала XX в." Первая часть книги 
посвящалась анализу теоретико-методологических и по­литических идей 
немецких историков на рубеже веков. Для своего времени книга значительно 
продвигала вперед изучение истории ис­торической науки, обосновывая 
историографию как самостоятельную отрасль науки с присущими ей 
предметом, методом и принципами по­знания. Однако, многие оценки, 
данные автором неокантианству, Максу Веберу, Отто Хинтце, Гансу 
Дельбрюку несли на себе печать явной политизации и являются либо 
неточными, либо неверными.
В книге С. В. Оболенской объектом изучения стало творчество 
вид­ного немецкого историка-марксиста Ф. Меринга[26]. Она подробно 
осве­тила различные аспекты исторических трудов Меринга, их достоинст­ва 
и ряд недостатков. Взгляды Меринга давались в тесной связи с его 
политической деятельностью. С. В. Оболенская подвергла Меринга критике 
за переоценку им значения и роли в рабочем движении Лассаля и Бакунина. 
Однако, следует сказать, что в суждениях Мерин­га содержалась большая 
доля истины, ибо он верно разглядел среди причин антипатии Маркса к 
Лассалю и Бакунину и личностно-психологический момент. Не была 
ошибочной, вопреки мнению автора, оцен­ка Мерингом ситуации 60-х гг. в 
Германии, когда в ней отсутство­вали необходимые предпосылки 


108 
революции. Меринг в отличие от Маркса и Энгельса обоснованно полагал, 
что реально объединение Гер­мании в тех условиях могло совершиться лишь 
путем "сверху" под эгидой либо Пруссии, либо, что менее вероятно, Австрии.
Состояние исторической науки ФРГ за послевоенные двадцать лет и ее 
концепции основных проблем новейшего времени первым основательно 
изучил В. И. Салов[27]. Много нового давала первая часть его книги, где 
подробно показаны организационная структура историчес­кой науки ФРГ, 
система архивов, исторических учреждений и орга­низаций, историко-
философская периодика. Но в анализе теоретико-методологических основ и 
конкретно-исторических 
концепций 
наряду 
с 
убедительными 
и 
аргументированными суждениями автора неоднокра­тно встречаются и мало 
обоснованные 
оценки, 
продиктованные, 
скорее 
всего, 
политико-
идеологическими требованиями. Такая же двойствен­ность проявилась в 
другой книге В. И. Салова "Историзм и современ­ная буржуазная 
историография (М., 1977). Но в большей или меньшей степени это 
характерно почти для любого историографического про­изведения, 
созданного в СССР в 40-е - 80-е гг. Что касается рабо­ты Салова, то в ней 
столь многоликие и разнородные явления (само различие между ними в 
книге 
проводится) 
как 
немецкий 
идеалисти­ческий 
историзм, 
экзистенциалистский 
подход, 
феноменологический 
метод, 
неопозитивистский структурализм фактически подведены под общую шапку 
субъективизма и иррационализма и равно обвинены в антинаучности.
О германских историках национально-политической школы периода 
объединения страны написана монография Н. И. Смоленского. Он 
иссле­довал основные политические категории их исторического мышления 
в сопоставлении с аналогичными понятиями в современной историогра­фии 
ФРГ. Тем самым, показаны как определенная преемственность ли­нии 
развития немецкой исторической науки, так и новые интерпрета­ции, 
доказывающие эволюцию этой науки. Первая часть книги посвя­щена 
теоретической проблеме соотношения понятия и действительнос­ти. Автор 
настаивает на том, что понятия являются слепком действительности, и 
отвергает представление о них как о логических средствах упорядочивания 
этой реальности. Все суждения германских ученых по данной проблеме 
свидетельствуют, по мнению автора, об их "глубоко антинаучных позици­ях" 
и стремлении во что бы то ни стало "извратить смысл категорий 
марксистско-ленинской историографии"[28].
Обстоятельную панораму историографии германской революции 1918-
1919 гг. дали в своих книгах М. И. Орлова и Я. С. Драбкин[29]. Вторая 
работа носит скорее обзорный характер, т.к. в ней охвачена и марксистская, и 


109 
немарксистская литература, начиная от совре­менников и участников 
революции до работ конца 80-х гг. В моно­графии М. И. Орловой предмет 
изучения более узок - немарксистская историография ФРГ с выдвижением на 
первый план как ведущего в исследовании революции социал-
демократического направления. Естественно, что в этом случае анализ 
различных интерпретаций бо­лее подробен.
Я. С. Драбкин не стал досконально описывать огромное количест­во 
литературы, а выделил пять обобщающих проблем: предпосылки и причины 
революции, характер ноябрьских событий 1918 г., пробле­ма власти Советов 
или Национального собрания, суть событий вес­ны 1919 г., роль и место 
германской революции в истории страны и всей Европы. Проследив 
различные концепции, автор сделал вы­вод об особо сложном и 
противоречивом характере германской рево­люции, в которой причудливо 
переплетались различные тенденции. Особо он подчеркнул роль 
субъективных факторов исторического процесса, которые зачастую 
определяли непредсказуемость хода со­бытий в реальности.
Более традиционны и критически заострены суждения и оценки в книге 
М. И. Орловой, в центре внимания которой находится социал-реформистская 
концепция революции о существовавшей возможности "третьего пути" - 
сочетания демократического парламентаризма и системы Советов. Автор 
подчеркнула также, что западногер­манская школа "социальной истории" 
осуществила плодотворное ис­следование исторических предпосылок 
революции, показав их объек­тивное вызревание. Однако трудно согласиться 
с мнением, будто проблема субъективного фактора революции состояла в 
"замедленном формировании пролетарской революционной партии". 
Упрощенность та­кого мнения показал в своей книге Драбкин. Очевидно и 
то, что критикуемые М. И. Орловой немецкие историки Х. Хюртен, Г. А. 
Винклер, К. Д. Брахер имели веские основания в принципе сомневаться в 
возможности совершения социалистической революции в высокоразвитом 
индустриальном государстве. Во всяком случае, история не дала пока ни 
одного примера такого рода.
В монографии А. И. Патрушева[30] показан процесс перехода в 60-е гг. 
лидирующего положения в историографии ФРГ от консервативного к 
неолиберальному 
направлению. 
Автор 
исследовал 
содержание 
мето­дологических принципов неолиберальных историков, их поворот к 
анализу социальных аспектов исторического процесса, стремление 
синтезировать индивидуализирующий и генерализирующий методы 
ис­торического исследования. Отмечен был и процесс дифференциации 
неолиберальной историографии, выделение в ней социально-крити­ческой 


110 
школы, но и сохранение вместе с тем значительных элемен­тов 
традиционного немецкого идеалистического историзма. Однако вывод 
автора об "углублении кризиса" буржуазной историографии ФРГ не вытекал 
логически из содержания книги и диктовался идеоло­гической догмой.
В другой книге А. И. Патрушева "Расколдованный мир Макca Вебера" 
(М., 1992) освещено творчество этого выдающегося ученого и мыслителя с 
точки зрения его позитивного вклада в развитие соци­альных наук. Автор 
доказывал, что в советской литературе, за ис­ключением статей А. И. 
Неусыхина 20-х гг., Вебер представал в со­вершенно превратном толковании. 
Особенно касалось это веберовской теории идеальных типов, его концепции 
протестантской этики и соотношения взглядов Вебера с марксизмом как 
методологическим подходом, но не политической теорией. Значение Макса 
Вебера ав­тор находит в том, что он заложил основы новой, теоретической и 
объясняющей модели историографии и стремился синтезировать для этого 
отдельные, наиболее плодотворные с его точки зрения, эле­менты 
неокантианства, позитивизма и материалистического понима­ния истории. 
Вероятно, в отдельных случаях Вебер несколько пре­возносится автором, но 
после многолетнего господства в нашей на­уке извращенных представлений 
об этом крупнейшем ученом некоторый уклон книги в сторону идеализации 
Вебера был неизбежным.
По британской историографии написано сравнительно немного ра­бот, 
большей частью - статей в журналах и сборниках. Двумя изданиями (1959 и 
1975 гг.) вышли "Очерки английской историографии нового и новейшего 
времени" К. Б. Виноградова. Второе издание до­полнено главами по 
историографии британской внешней и колониальной политики. В духе 
времени автор подчеркнул, прежде всего, консерватизм британской 
исторической науки, преобладание в ней в течение долгого периода 
персонификации истории и биографического жанра, эмпиризм и невнимание 
к теоретическим проблемам. Позитив­ных ее особенностей, кроме ясности и 
доступности изложения, ав­тор не выделил. Отметил он заметный рост 
влияния радикальных, лейбористских и марксистских историков, начиная с 
20-х - 30-х гг.
Теоретико-методологическим проблемам в британской историогра­фии 
посвящена монография И. И. Шарифжанова[31]. Он проследил процесс 
перехода в ней от консервативного эмпиризма и фактографии к 
теоретическим концепциям Э. Карра, Дж. Барраклоу, Дж. Пламба, 
выступив­ших за использование историей методов смежных социальных 
наук, прежде всего социологии.


111 
Вышло 
и 
первое 
комплексное 
исследование 
современной 
историчес­кой науки Великобритании[32], где даны ее новейшие течения, 
показан вклад в мировую науку марксистских ученых Э. Хобсбоума, Кр. 
Хилла, Э. Томпсона, Д. Рюде. Важно то, что марксисты рассматриваются не в 
противопоставлении, а в единстве с другими левыми историографи­ческими 
течениями и как часть общедемократического направления. Сдержанный тон 
авторов, аргументированность их оценок и анализ концепций британских 
историков по существу дела, а не по отдель­ным выхваченным 
высказываниям, обусловили неординарный характер этой работы[33].
По другим национальным историографиям литература крайне бедна, 
она представлена лишь статьями, среди которых выделяются работы И. В. 
Григорьевой, Н. П. Комоловой, Г. С. Филатова по итальянской 
исто­риографии, Т. А. Салычевой и В. В. Рогинского по историографии стран 
Северной Европы, В. И. Ермолаева и Ю. Н. Королева по латиноамериканской 
исторической науке[34]. Следует отметить также книгу В. И. Михайленко, 
где показана современная итальянская историография фашизма и приводится 
новый и ранее у нас неизвестный материал.
Появился и ряд коллективных работ, обогащающих конкретные 
зна­ния о развитии мировой исторической науки и свидетельствующих о 
позитивных сдвигах в cфepe отечественной историографии: "Буржуазные 
революции ХVП-XIX вв. в современной зарубежной историографии". Отв. 
ред. И. П. Дементьев. (М., 1986), "Современная зарубежная немарксистская 
историография. Критический анализ". Отв. ред. В. Л. Мальков. (М., 1989). В 
последней из отмеченных работ обращено внимание на "новую 
историческую науку" - одно из перспективных направлении сов­ременной 
западной историографии. Авторы разделов по английской, французской и 
американской историографии проанализировали новые тенденции на 
примере развития "новой социальной истории". В последнее время 
опубликованы также интересные работы теоретико-историо­графического 
характера, которым присущ дух новаторства и творческого поиска.
Весьма оригинальную и необычную книгу "История и время. В 
поисках утраченного" (М., 1997) написали И. М. Савельева и А. В. Полетаев. 
Проблема, исследованная в монографии, имеет для исторической науки 
особое значе­ние. Ведь историю, помимо прочего можно определить и как 
цепь событий, совершающихся во времени. Нe случайно категория времени 
привлекала повышенное внима­ние таких выдающихся ученых как Анри 
Бергсон, Вильгельм Дильтей, Освальд Шпенглер, Фернан Бродель.
На основе обширнейшего круга источников и литературы авторы 
показа­ли, как история конструирует множество сложных временных форм. 


112 
Анализ ими роли темпоральных представлений в историческом сознании и 
истори­ческом познании позволил взглянуть на эволюцию европейской 
историографии и структурирования истории, путь от хронологии к 
историографии, различные схемы всемирной истории, циклы и стадии 
исторического развития. Большой интерес представляет рассмотрение места 
истории в системе социальных наук, ее отношения с политологией, 
экономической 
наукой, 
социологией, 
психологией, 
культурной 
антропологией, географией. Для историков эта книга может иметь и чисто 
практическое 
значение, 
так 
как 
подробно 
показывает 
методы 
дехронологизаиии и деконструкции, спосо­бы построения контрфактических 
и экспериментальных моделей, различные варианты периодизации истории.
Очень рельефно и разнопланово проблемы развития современной 
социаль­ной истории представлены в монографии Л. П. Репиной "Новая 
историческая наука" и социальная история" (М., 1998). Автор показала 
основные изме­нения в проблематике и структуре исторической науки ХX 
века, традиции, противоречия, трансформацию и новые различные 
перспективы социальной истории. Давая сравнительный анализ нескольких 
версий социальной истории, Л. П. Репина развертывает новую модель 
анализа истории историографии как дисциплинарной истории. При этом она 
строит свою концепцию на базе преломления теории через призму 
конкретных исследований истории социальных движений и революций, 
народной культуры, истории женщин, переходящей в более широкую 
гендерную историю, историю частной жизни и историческую биографию.

Download 1.57 Mb.

Do'stlaringiz bilan baham:
1   ...   31   32   33   34   35   36   37   38   ...   53




Ma'lumotlar bazasi mualliflik huquqi bilan himoyalangan ©fayllar.org 2024
ma'muriyatiga murojaat qiling