Девушка в поезде

Суббота, 17 августа 2013 года
Вечер
Я ненавижу себя за слезы, они делают меня жалкой. Но я чувствую,
что силы мои на исходе, а последние несколько недель дались мне очень
тяжело. И у нас Томом случился еще один скандал – естественно, из-за
Рейчел.
Наверное, он назревал. Я вся извелась из-за записки, из-за того, что он
солгал мне, скрыв их встречу. Я постоянно говорю себе, что это полная
чушь, но не могу избавиться от чувства, что между ними что-то есть.
Я постоянно себя спрашиваю: как он мог, после всего, что она ему
устраивала, устраивала нам? Как он мог даже подумать о том, чтобы снова
быть с ней? Я хочу сказать, что если поставить нас рядом, то ни один
мужчина на свете не выберет ее. Не говоря уже обо всех остальных ее
«достоинствах».
Но потом я понимаю, что такое иногда случается. Люди, с которыми
вас связывает общее прошлое, не отпускают вас, и, как бы человек
ни старался, он не может освободиться от этой зависимости и стать по-
настоящему свободным. И через какое-то время может перестать
сопротивляться.
Она заявилась в четверг, барабанила в дверь и звала Тома. Я была
в ярости, но открыть не решилась. Если у человека есть ребенок, то он –
его слабое место, заставляющее действовать с оглядкой. Будь я одна, я бы
сумела дать ей отпор и поставить на место. Но с Эви я не могла рисковать.
Я понятия не имею, на что способна Рейчел.
Я знаю, зачем она приходила. Она разозлилась, что я о ней говорила
с полицией. Не сомневаюсь, что она хотела, чтобы Том запретил мне
на нее жаловаться. Она оставила записку: «Нам надо поговорить,
пожалуйста, перезвони мне при первой возможности. Это очень важно».
Слово «очень» подчеркнуто три раза. Я ее сразу выбросила в мусорное
ведро, но потом, подумав, достала и положила в ящик тумбочки вместе
с распечаткой того злобного электронного письма и тетрадкой, куда я
заносила все ее телефонные звонки и визиты. Журнал преследования.
Улики, которые могут мне пригодиться. Я позвонила сержанту уголовной
полиции Райли и оставила ей сообщение, что Рейчел опять приходила.
Но Райли пока так и не перезвонила.

---

Я должна была сказать про записку Тому, знаю, но я не хотела, чтобы
он злился, что я обратилась в полицию, поэтому просто убрала записку
в ящик, надеясь, что Рейчел про нее не вспомнит. Но она, конечно,
не забыла. И позвонила ему вечером. Поговорив с ней, он жутко
разозлился.
– Что еще, черт возьми, за история с запиской? – рявкнул он.
Я сказала, что выкинула ее.
– Я не предполагала, что тебе захочется ее читать, – ответила я. –
Мне казалось, что ты, как и я, желаешь, чтобы она оставила нас в покое.
Он закатил глаза.
– Дело совсем не в этом, ты же знаешь! Конечно, я хочу, чтобы Рейчел
оставила нас в покое. Но чего я не хочу, так это чтобы ты начала
подслушивать мои телефонные разговоры и читать мою почту. Ты…
– Что я?
– Ничего. Просто ты становишься похожей на нее.
Это был удар под дых. Я разревелась и убежала наверх в ванную.
Я сидела там и ждала, что он придет меня успокоить и поцеловать, как это
обычно бывало, но примерно через полчаса он крикнул снизу, что поехал
на пару часов в тренажерный зал, и я не успела ответить, как хлопнула
входная дверь.
И вот теперь я веду себя точь-в-точь как она: допиваю полбутылки
красного, оставшегося от ужина, и копаюсь в его компьютере.
Ее поведение становится понятней, когда я чувствую себя как сейчас.
Нет ничего больнее и разрушительнее подозрения.
Я все-таки подобрала пароль: это «Бленхайм». Безобидное
и немудреное название улицы, на которой мы живем. Я не нашла в почте
никакого компромата: ни грязных фоток, ни страстных писем. Я полчаса
читаю его переписку по электронной почте, и она такая безумно скучная,
что о поводах для ревности и речи быть не может. Я захлопываю крышку
компьютера и убираю его. Вино и нудная переписка Тома здорово
поднимают мне настроение. Я убедилась в беспочвенности своих
подозрений и в том, что вела себя глупо.
Я иду наверх почистить зубы – не хочу, чтобы он знал, что я снова
пила, – и потом решаю постелить чистые простыни, капнуть на подушки
духами и надеть черные шелковые трусики, которые он подарил мне
в прошлом году. А когда он придет, я сумею загладить вину.
Стаскивая с постели старые простыни, я натыкаюсь ногой на черную
сумку, засунутую под кровать: с этой сумкой он ездит в тренажерный зал.
Он забыл ее. Уехал час назад и не вернулся за ней. Внутри у меня все

---

опускается. Может, он просто плюнул на зал и решил зайти в паб?
А может, у него есть запасной комплект одежды в его шкафчике в зале?
Или он сейчас с ней в постели?
Чувствуя тошноту, я опускаюсь на колени и проверяю содержимое
сумки. Все его вещи здесь, чистые и готовые к занятиям. Его спортивные
брюки – он бегает только в них. И еще я нахожу мобильник. Мобильник,
которого никогда не видела раньше.
Я сажусь на кровать, сжимая его в руке, – сердце у меня вот-вот
выскочит из груди. Я хочу включить его, зная, что не удержусь
от искушения, и понимая, что наверняка об этом пожалею, потому что
ничего хорошего я точно не узнаю. Никто не держит второй телефон
в сумке для тренировок, если не хочет ничего скрывать. Голос разума
призывает меня вернуть его на место и забыть о нем, но я не могу.
Я нажимаю кнопку включения и жду, когда загорится экран. Жду и жду.
Но он так и не включается – аккумулятор разряжен. Я чувствую, как по
телу растекается облегчение, будто в него ввели морфий.
Мне легче не только оттого, что я не знаю, но и оттого,
что разряженный аккумулятор означает: телефоном не пользуются,
он не нужен. У мужчины, переживающего бурный роман, такого быть
не может. Он будет постоянно носить его с собой. Не исключено, что это
его старый аппарат, который бог знает сколько лежал в шкафчике в зале, а у
него все не доходили руки его выкинуть. Может, это даже не его телефон –
он нашел его в зале, собирался отдать служащему на регистрации и забыл.
Я оставляю постель наполовину разобранной и спускаюсь в гостиную.
В нижней части журнального столика есть пара ящичков, куда мы
складываем разную мелочевку: рулоны скотча, переходники для розеток,
рулетки, дорожные наборы иголок, старые зарядные устройства
для мобильных телефонов. Я нахожу три зарядных устройства
и проверяю их. Второе подходит. Я подключаю его и телефон за тумбочкой
со своей стороны кровати и жду.
В эсэмэсках в основном время и даты. Даже не даты, а дни. «В 3
в понедельник?» «Пятница, 4.30». Иногда отказ. «Завтра не могу». «Не в
среду». Никаких объяснений в любви, никаких явных предложений.
Просто эсэмэски, примерно с дюжину, и все с неопределяемого номера.
В адресной книге никаких контактов, а журнал вызовов очищен от записей.
Все
даты
телефон
регистрировал
автоматически.
Встречи
продолжались много месяцев. Почти год. Когда я понимаю это и вижу,
что первая эсэмэскка датирована сентябрем прошлого года, мне ставится
нехорошо. Сентябрь! Эви тогда было шесть месяцев. Я была еще толстой,

---

некрасивой, измотанной, и мне было не до секса. Но тут меня разбирает
смех, потому что это просто глупо и не может быть правдой. В сентябре
мы были на седьмом небе от счастья, от любви друг к другу и к нашей
малютке. Он не мог крутить роман, никак не мог видеться с ней все это
время. Я бы узнала. Это не может быть правдой. Телефон не его.
И все же. Я достаю тетрадку со своими уликами преследования
и сравниваю звонки со временем встреч, организованных по телефону.
Некоторые совпадают. Какие-то были за день-два до встречи, какие-то –
через день-два после нее. Некоторые вообще никак не связаны.
Мог ли он все это время с ней встречаться, а мне рассказывать, что она
не дает ему прохода и преследует, мог крутить с ней роман за моей
спиной? Но зачем звонить ей по городскому, если для связи у них имелся
этот номер? Как-то не стыкуется. Если, конечно, она не звонила нарочно,
чтобы я узнала. И чтобы наши отношения испортились.
Тома нет уже почти два часа, и скоро он вернется. Я заправляю
постель, убираю свой журнал и его телефон в тумбочку, спускаюсь вниз,
выливаю остатки вина в бокал и быстро выпиваю. Я могла бы ей
позвонить. И устроить скандал. Но что я ей скажу? С моральной точки
зрения особых прав на это у меня нет. К тому же я не уверена, что смогу
выдержать, когда она с удовольствием сообщит, что все это время меня
водили за нос. Если раньше он проделывал это на пару с тобой, будь готова
оказаться в роли обманутой жены сама.
Я слышу шаги за дверью и знаю, что это он: я узнаю его походку.
Ставлю бокал в раковину и, опираясь на столешницу, жду, когда он войдет.
В ушах стучит кровь.
– Привет! – говорит он. У него виноватый вид, и язык слега
заплетается.
– В тренажерном зале стали подавать пиво? Он улыбается:
– Я забыл сумку с вещами. И заглянул в паб.
Как я и думала. Или он считал, что я так подумаю? Том подходит
ближе.
– А чем занималась ты? – интересуется он, продолжая улыбаться. –
У тебя виноватый вид. – Он обнимает меня за талию и притягивает к себе.
Я чувствую запах пива у него изо рта. – Чем-то нехорошим?
– Том…
– Тсс, – говорит он, целуя меня в губы, и начинает расстегивать на мне
джинсы.
Он разворачивает меня к себе спиной. Я не хочу, но не знаю, как об
этом сказать, закрываю глаза и стараюсь не думать о том, что он был с ней.

---

Я пытаюсь оживить в памяти первые дни нашего знакомства, когда мы оба
рвались в пустующий дом на Крэнхэм-стрит, изголодавшиеся друг по другу
и ненасытные.