Деятельности

стольный, утрачена. Однако произвольность звучания по отноше-
нию к означаемому отнюдь не противоречит наличию в сознании
носителей языка связи между звучанием и означаемым. Элемен-
том, связывающим явление действительности и звучание, явля-
ется значение слова. Известно много определений значения сло-
ва, что, видимо, связано с многоаспектностью значения или, ина-
че, с тем, что имеется несколько видов значений. Здесь нет
возможности обсуждать эту достаточно сложную проблематику,
которая потребовала бы специального обширного анализа, а по-
тому приходится отослать читателя к четкому обзору проблемы,
сделанному в содержательной статье Ю. Д. Апресяна [Апресян,
1963].
Необходимо, однако, отметить некоторые существенные для
психолингвистических исследований семантики черты значения
слова. Значение слова, которое не может отождествляться ни с
понятием, ни тем более с самим явлением, обозначаемым дан-
ным словом, являясь особой «формой обобщения действитель-
ности» [А. А. Леонтьев, 1965а, 169], представляет собой отноше-
ние. Считая значение «внутренней стороной слова» [Выготский,
1934, 9], целесообразно отличать его от смысла («отношения мо-
тива к цели») [А. А. Леонтьев,1965а, 290]. Важно также проводить
различие между лингвистической и нелингвистической информа-
цией, не смешивать «информацию» и «значение» (Маккей — см.
[Cybernetics, 1952, 221; Селиверстова, 1968, 130—153]). Явля-
ясь элементом системы отношений между словами в словаре (па-
радигматический аспект значения), значение реализуется (или
выявляется) в отношениях данного слова с другими словами в
тексте (синтагматический аспект значения).
Распространено убеждение о том, что «вне зависимости от его
данного употребления слово,— как писал В. В. Виноградов,— при-
сутствует в сознании со всеми своими значениями, со скрытыми и
возможными, готовыми по первому поводу всплыть на поверхность»
[Виноградов, 1947, 14]. И хотя психолингвисты обращали внима-
ние на «парадокс определения», состоящий в том, что «испытуе-
мый, субъективно уверенный, что знает данное слово, объективно
правильно его использующий, не может объяснить — что это слово
значит» [Брудный, 1964, 4], многие психолингвистические методи-
ки изучения лексики базируются именно на том, что в сознании
носителей языка значение слова существует как потенция, стре-
мятся к выявлению тех или иных сторон потенциального значения
слова не путем экспериментальной реализации потенций в тексте,
но путем некоторых метаязыковых операций с анализируемыми
словами.
Следует сказать, что такие эксперименты подтверждают
факт «присутствия» в сознании носителей языка значений слов.
Но не все потенции слова «готовы» к всплытию, некоторые потен-
ции возникают в процессе функционирования языка; если бы это
было не так, то не было бы изменений значений, не было бы ди-

---

намики в языке, с одной стороны, и невозможна была бы поэзия,
необходимо связанная с творческим использованием языковых
средств,— с другой.
Надо сказать, что психолингвистические методики, базирую-
щиеся на предположении о наличии в сознании носителей языка тех
или иных потенциальных значений, позволяют увидеть некоторые
семантические явления, которые едва ли можно обнаружить путем
только дистрибутивного анализа, исследующего значения через их
синтагматический аспект. К числу наиболее простых эксперимен-
тов этого типа относятся эксперименты, в которых испытуемым
предлагается дать определение значения некоторого слова прямо
и непосредственно, т. е., иначе говоря, коль скоро значение есть от-
ношение, представить это отношение через другое отношение. Тако-
го рода методики (а также методики, сопряженные с ними по
некоторым свойствам) можно назвать прямыми методиками ис-
следования значений.
Эксперименты, задание которых звучит «Что такое X?» или
«Как вы понимаете слово X?», обычно имеют нелингвистические
цели. Эти данные используют, например, при диагностике неко-
торых заболеваний или в тестах для выяснения культурного
кругозора, интеллектуального уровня и т. п. [см. например, Речь
и интеллект, 1930, 115 и др.]. В 1964 г. «Комсомольская прав-
да» напечатала интересные итоги опроса детей разных возрастов,
проведенные институтом общественного мнения газеты. Оказалось,
например, что для части детей некоторые из предлагавшихся к
анализу слов совершенно потеряли актуальность, стали непонят-
ными. Так, один из обследуемых считал, что барышник это
«взрослый дядя ухаживает за барышнями, а на работу не ходит»,
а другой отвечал, что мироеды — «люди, которые хотят войны,
например, фашисты» [Комсомольская.., 1964].
Типична ситуация, когда у обследуемых лиц спрашивают «Что
такое X?» в процессе диалектологического обследования. Клас-
сификацию ответов информантов на подобные вопросы в практике
диалектологической работы над словарем из пермских говоров
дают Л. В. Сахарный и О. Д. Орлова. Основные типы ответов
испытуемых сводятся к следующим: «объяснение» путем повторе-
ния («Жаришшо! Прямо на койке тако жаришшо!»); объяснение
через иллюстрацию («Карапетка. Ах, мол, ты какой карапетка»);
объяснение через сопоставление с другими словами (через отож-
дествление или через различение в ряду синонимов: «Зола, пе-
пел —одно и то же», «Влажное. Я шшытаю ето не очень сухое и
не очень сырое; какое-то влажное»); объяснение путем указания
способа изготовления, назначения и т. п. («Хлеб испекли, остат-
ки останутца. Скаташ — она маленькая. Вот и алябушечка»), объ-
яснение с раскрытием внутренней формы слова («Каменка скла-
дена из камня») и др. [Сахарный и Орлова, 1969]. Можно пред-
положить, что подобная классификация ответов на вопрос типа
«Что такое X?» пригодна и для более широкого круга фактов,

---

нежели приводимые тут диалектные примеры. Разумеется, прак-
тически нередки различного рода сочетания разных типов объ-
яснения, некоторое их усложнение (и, значит, большая полнота),
но недостаточность определений в подобных экспериментах явна.
Л. В. Щерба, подводя итоги своим диалектологическим наб-
людениям над восточнолужицким наречием, писал, что в слова-
ре «должны быть указаны для каждого слова все ассоциирован-
ные с ним слова (не только родственные этимологически, но и
по значению)», а также подчеркивал, что «классификация слов
должна бы отражать естественные связи между ними у гово-
рящих», считая потому, что «существующие идеографические сло-
вари, построенные на априористических началах, не являются
идеалом» [Щерба, 1958, 36]. Для того чтобы получить такие све-
дения, разумеется, нельзя ограничиться достаточно скупыми отве-
тами на вопрос «Что такое X?» Способом получения подобных
данных (которых пока что нет не только для диалектов, но
практически и для мировых языков) является гораздо более слож-
ная экспериментальная методика обследования лексики, нежели
простой вопрос «Что такое X?» (см. гл. 8). Ответы на этот
вопрос могут лишь показать некоторые фрагменты значений слов,
но не целые значения. Вместе с тем и прямая методика может
при использовании показаний ряда испытуемых дать не только
специальные данные (как например, в «Комсомольской правде»
данные об архаизации некоторой части словаря), но и некоторые
собственно психолингвистические результаты.
Так, уже из прямых экспериментов становится ясным, что
значение слова находится в определенных отношениях тождества
и различия с другими словами, что испытуемые осознают реали-
зацию значения в тексте, коль скоро пытаются объяснить зна-
чение через текст, что испытуемые при объяснении значения
стремятся иногда к раскрытию внутренней формы слова — моти-
вировки наименования (что является основой «народной этимо-
логии»). Представляется также допустимым говорить, что в со-
знании испытуемых имеются не просто «все значения» слова,
но некоторая их иерархия: основное, главное значение указы-
вается в первую очередь, другие значения появляются в ответах
обычно при возникновении каких-то дополнительных ситуаций.
Интересно в этом смысле то обстоятельство, что информанты в
процессе объяснения незнакомых слов нередко прибегают к кон-
струированию некоторых ситуаций, что показывает ситуацион-
ную обусловленность реализации значений слов.
Можно рассматривать значение как одну из сторон слова.
Эта сторона осознается как необходимая часть слова. Слов без
значения в естественном языке не существует. Только соедине-
ние звучания и значения делает слово словом. Носитель языка
может не знать значения слова, может неверно знать его (а сле-
довательно неверно употреблять слово, если он заблуждается и
полагает, что верно понимает слово, и оно ему оказывается нуж-

---

ным для построения текста), но носитель языка убежден, что у
слова есть значение. Этот факт не вызывает у испытуемых сом-
нений и используется в ряде экспериментальных методик, направ-
ленных на выяснение того, как носители языка понимают незна-
комые слова, а также на вскрытии некоторых особенностей на-
именования.
Обязательность значения для каждого слова интересна для
психолингвистики в частности потому, что она является тем им-
перативом, который заставляет носителей языка искать зна-
чения. Именно поэтому, отмечают писатели, невозможно быть
уверенным в «семантической стерильности» новообразований [Lem,
1968, 344]. Поэтические новообразования типа есенинского слова