Иду. Кашляю. Скриплю. Надо мной пустынно шумят берѐзы, ни-
как не рождающиеся листом, серѐжками лишь обвешанные и щепотка-
ми зелѐных почек осенѐнные. Настроение мрачное. Думается в основ-
ном о конце света.
И вот навстречу по вытоптанной тропинке чешет на трѐхколѐс-
ном велосипеде девочка в красной куртке и красной шапочке. За ней
мама коляску катит с малышом. - Длястуй, дядя! - сияя чернущими
глазами, кричит девочка и шурует дальше.
44
« Здравствуй, маленькая! Здравствуй, дитятко моѐ!» - хочется
крикнуть и мне, да я не успеваю.
Мать в синем плащике, наглухо застѐганном, - боится застудить
грудь - поравнявшись со мной, устало улыбнулась.
-
Ей пока ещѐ все люди — братья!
Оглянулся - мчится девочка в распахнутой красной куртке по ве-
сеннему березняку, приветствует всех, всем радуется. Много ль челове-
ку надо? Вот и мне сделалось легче на душе.
Какое сырое утро.
За окном мутно. Каплет с крыши. Каплет с черѐмух. Окна залеп-
лены серым снегом. Он медленно сползает по стеклу, лепится к рамам,
набухает...
Как болят кости! Ах, как болят кости! Но надо вставать. Надо
вставать и работать.
Наступило утро. Все люди работают. И мне надо работать.
Но как болят кости! И старые раны болят. Полежу ещѐ маленько,
чуть-чуть...
Я ведь заработал право полежать? Но мало ли кто и чего зарабо-
тал! Кто подсчитывал? Надо вставать. Вставать! Вставать!
Всѐ тоже сырое утро, нет, уже день, мутный, промозглый, родив-
шийся из морока и стыни. Всѐ также каплет с черѐмух. Мимо окон про-
ехал дядя Фѐдор на мокрой лошади к ферме - он везѐт вонючий силос.
Do'stlaringiz bilan baham: |