Теоретические аспекты изучения жанровых особенностей притчи и мифа

2.3. Мифологизация как доминирующий принцип организации концепции мира в романе А. Кима «Белка»
Перед окончательным переходом к онтологической натурфилософской прозе 1980-1990-х гг. А. Ким создал роман-сказку «Белка» (1984), который завершает поиск приёмов художественной условности как метафор авторской идеи. Поэтика необычайного в романе не ограничивается вставными условными элементами в жизнеподобном контексте. В художественном мире романа функции мифологических, мистических, сказочных образов не равнозначны: гротеск, символ, аллегория, материализованная метафора выступают не только как мотивы, выполняющие частные эстетические задачи, но являются частью многослойной реальности художественного мира.
Встреча повествователя-Белки со своим двойником из будущего предвосхищает дальнейшее развитие действия и основной конфликт произведения, задает кольцевую композицию, замыкает время романа, подобно циклическому времени мифа.
Вставные эпизоды, используемые автором в романе (сказка о художнике-монументалисте и его миниатюрной жене, мифологический сюжет предвидения будущего) вплетены в историю о семействе художника Литвягина. Они открывают в повседневной жизни таинственное «измерение волшебства и сказки». Доказывая его преображающее жизнь значение, Ким прибегает к философскому иносказанию: «плоский человек», несколько раз появляющийся в романе, выступает символом абсолютной глухоты ко всем проявлениям чудесного. Таким образом, в романе А. Кима в узнаваемую жизнеподобную картину вторгаются условные элементы, расставляя акценты, создавая систему нравственных координат, определяя перспективы человечности.
Поэтика необычайного создаёт в романе А. Кима онтологическую перспективу, изменением привычных форм и соотношений порождая новые смыслы.
Сон как традиционный приём введения художественной условности в прозаическое произведение используется в эпизодах, повествующих о детстве героя Мити Акутина. Создается как бы двуплановое изображение, включающее «реальный» мир, где Лилиана Борисовна читает наставления, и мир детских снов, где весёлый призрак Февралёв учит Митю наслаждаться вечно прекрасным настоящим. Но не бегство от настоящего утверждается в детских снах, а раздвижение настоящего, его творческое претворение. Если прагматизм Лилианы вдохновляется честолюбивыми фантазиями о большом будущем талантливого ученика и успехом своей педагогической миссии, то основу детских снов составляет погружение в мир природы и простых вещей (дровяной сарай, старое ведро, лес, вода, трава и др.). Писатель намеренно создает такие картины, поскольку считает, что именно художник, со всеми своими чудачествами и житейской неприспособленностью, способен в полной мере ощутить настоящее и увидеть красоту реального мира.
Галлюцинация Иннокентия Лупетина порождает гротескные образы, сочетающие угнетающую обыденность и пугающую фантастику. Таким гротеском, в первую очередь, является образ Бубы – чудовищной опухоли, которую герой воспринимает как своего ребенка, разговаривает с ней, размышляет о её характере и судьбе. Говорливая галлюцинация, поверхностно и самодовольно судящая обо всём на свете, явилась воплощением не нашедшей применения жизненной силы, стала «разрешением бремени» Иннокентия, похоронившего свой талант в глухой деревне.
Органично в художественном мире романа-сказки появляются мифологические и фольклорные образы: леший, потешающийся над не знающими леса грибниками; ангелы-хранители, беспомощно барахтающиеся в воздухе, растеряв своих подопечных; призрак одного из героев романа восстает из гроба и обретает способность перемещаться во времени и пространстве.
Существенно, что в романе «Белка» сказочная фантастика соединяется с поэтикой философской иносказательности, получая рационалистическую психологическую мотивировку: сны, галлюцинации, мифологические представления персонажей. Однако центральное место в поэтике романа занимает принцип метаморфозы, процесс «перевоплощения человека в животное». Можно говорить о двойственности эстетики метаморфоз: в архаичной семантике тотемизма животные символизируют универсальность инстинктивной жизни, плодородие и изобилие; с другой стороны, нравственно-аллегорическое прочтение метаморфоз содержит представление, что образы животных символизируют борьбу с инстинктивными порывами во имя вступления человека в сферу духовной жизни. В этой связи современные писатели пытались представить метаморфозу как символ «открытия человеком своего внутреннего мира. В связи с этим назвать роман «Черепаха Тарази» Ч. Айтматова.
Анатолий Ким, раскрывая взаимоотношения человека и природы в романе «Белка», в какой-то степени отражает разные этапы эволюции этих отношений: анимизм, тотемизм, средневековый символизм, современное экологическое сознание. Но все же главную роль в романе играет нравственно-аллегорическое прочтение семантической оппозиции «ЧЕЛОВЕК-ЗВЕРЬ». Именно на базе данной семантической оппозиции строится стержневой конфликт – противопоставление «звериного» и «человеческого», личностного духовного человека и порождения современной цивилизации, мира оборотней. Оборотни у А. Кима – это забывшие о тайне человеческого духа обыватели, «пожиратели хлеба и мяса, ревностные служаки». Метаморфозы позволяют дать абрис общества, в котором оборотни, маскирующиеся под людей, чувствуют себя прекрасно. Оборотни ведут борьбу за души людей и воздвигают разнообразные препятствия на пути их личностного становления. Мифологический мотив метаморфоз позволяет соединить универсальность мифа и пластику образного мышления, попытку целостного осмысления мироустройства и интерес к человеческой судьбе.
Важной формой выражения авторской позиции в романе является условность субъекта повествования, исходящая из способности главного героя к перевоплощениям: «Моя душа вселяется в того или иного человека, и не только в человека, но даже в бабочку или пчелу. ...Вот смотрите: я уже не я, а некто Кеша Лупетин, студент художественного училища, 187 см роста, бывший матрос Балтийского флота – я все еще ношу брюки клеш и полосатую тельняшку...»³⁹. Способность к перевоплощениям наделяет Белку возможностями безличного повествователя: он свободно перемещается в пространстве и времени, обладает всеведением; голоса людей, в которых перевоплощается герой, сменяют друг друга, создавая поток разных сознаний. Условность субъекта повествования позволяет акцентировать вариативность мировосприятия – одно и то же событие изображается в разной интерпретации (брак Георгия, смерть Мити, любовь-страсть Лилианы, болезнь Иннокентия). Естественная ограниченность каждого отдельного героя восполняется творческим усилием Белки, собравшим множественность сознаний в многомерную и текучую картину бытия.
«Стереоскопичное изображение отношений человека с миром достигается и сопоставлением разных судеб, и сопоставлением субъективных видений мира. Непрерывная смена голосов, оформленная как единый речевой поток, подготавливает хоровое говорение, появление коллективного субъекта речи (МЫ)»⁴⁰. МЫ объединяет не только персонажей романного мира, «не только четверых друзей-студентов, давно умерших в разные времена», но и повествователя с читателями: «НАС ВСЕХ, которых в данное мгновение эта бегущая книжная строка подвела к страстям и надеждам белки, тем самым доказывая, что воистину существует нечто бессмертное и надмирное – человеческое духовное МЫ, звучащей частицей которого является каждый из нас»⁴¹. Субъективно-личное «я» перерастает в обобщенно-философское «МЫ» по принципу «многие говорящие», придающее словам статус универсального и истинного. МЫ-фрагменты являются особой формой риторических отступлений, в которых подводятся итоги, формулируются выводы, дается оценка изображенных в романе событий. Эпическую завершенность придает МЫ-фрагментам ракурс посмертного осмысления свершившейся жизни.
На идейно-тематическом уровне «МЫ-фрагменты» представляют собой концептуальный противовес звериному, т.е. неосознанному в человеке, раскрытому в сюжетах метаморфоз. Борьба с заговором оборотней для героев романа, «проживших не очень-то завидную жизнь и кончивших плачевно благодаря звериным козням», завершается поражением. Но жизненные принципы оборотней ограничены биологическими и социальными законами, а героям романа открывается духовная реальность, основанная на более универсальных началах. Мистическая концепция Хора Голосов представляет модель мира, созданную в произведении.
В романе представлена модель многослойного мироздания:
-первый слой представлен жизнеподобным повествованием о видимой действительности, за которой скрыта иная реальность, законы которой доступны героям;
-второй слой мира строится по принципам художественной условности, где нет границы между объективным и субъективным, между реалиями и образами снов, галлюцинаций, фантазий.
С одной стороны, условные образы и сюжетные ходы раскрывают субъективную сферу человеческой жизни, создают образ духовной реальности, отличной от обыденного опыта. Ким, противопоставляя «прозе жизни» образы, не принадлежащие сфере обыденно-нормального, актуализирует трансцендентность необычного и способность человеческого сознания к необычному видению мира. С другой стороны, взаимодействие «поэтики необычайного» и «прозы жизни» в романе имеет сатирический эффект, усиленный дидактичностью символико-аллегорического использования приёма метаморфозы; третий слой романного мира противостоит символико-аллегорической картине и дает выход к высшей духовной реальности. Именно художественная речь раскрывает сферу субъективности как особое измерение человеческого сознания благодаря смене субъектов повествования и введению Хора Голосов, выражающего мистическую концепцию духовного бытия, противостоящего злу, смерти, отчуждению и одиночеству. Соединение пластики исторически-конкретного изображения с нравственно-аллегорической образностью и риторически завершенным звучанием МЫ позволяет выразить универсальную концепцию бытия.