Традиция — текст — фольклор

Е.М. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов, Е.С. Новик, Д.М. Сегал 
ПРОБЛЕМЫ СТРУКТУРНОГО ОПИСАНИЯ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ 
1 
В своей «Морфологии сказки» (Л., 1928) В.Я. Пропп вскрыл единообра-
зие волшебной сказки на сюжетном уровне в чисто синтагматическом пла-
не. Он открыл инвариантность набора функций (поступков действующих 
лиц), линейную последовательность этих функций, а также набор ролей, 
известным образом распределенных между конкретными персонажами и 
соотнесенных с функциями. 
Классическая работа В.Я. Проппа открыла пути для строгого построения 
полной модели волшебной сказки — как в плане синтеза, так и в плане 
анализа. Дальнейшее углубление структурного изучения сказки (включая 
описание парадигматических отношений между функциями) требует рас-
смотрения других уровней, сопоставления с другими жанрами, выделения 
структурных разновидностей внутри волшебной сказки и т. п. 
 
11 

---

Дополнительные связи между функциями, их единая природа — как 
синтаксическая, так отчасти и семантическая — обнаруживаются при ана-
лизе более абстрактного уровня больших синтагматических единств. 
Такими синтагматическими единствами являются различные виды испы-
таний и приобретаемых героем в результате испытаний сказочных ценно-
стей. Испытание — это синтагматическая категория именно сказки, но 
ритм потерь и приобретений объединяет волшебную сказку с мифом и с 
другими видами повествовательного фольклора. Аналогичную испытаниям 
(по своей дистрибуции) ключевую роль играют в мифах космогонические и 
культурные деяния демиургов, в животных сказках — трюки зооморфных 
плутов (трикстеров), в новеллистической сказке — особые категории испы-
таний, ведущих к разрешению индивидуальной драматизированной колли-
зии. Однако в этих общих рамках волшебная сказка выделяется структур-
но своими специфическими особенностями. Они сложились в процессе 
длительной жанровой эволюции, ход которой необходимо иметь в виду 
для их правильного понимания. 
2 
В архаическом повествовательном фольклоре господствует известный 
синкретизм: сказка еще окончательно не отделена от мифа, ее разновид-
ности только начали дифференцироваться, значительное количество ска-
зок сохранило отчетливые реликты мифа. Многие сюжеты прикреплены к 
популярным мифическим персонажам, ибо только такие персонажи обла-
дают в глазах представителей родо-племенного общества необходимой 
свободой самодеятельности. В сказках часто встречаются зачины, форма-
лизующие отнесение действия к мифическим временам первотворения, к 
тому времени, «когда звери еще были людьми» (или, наоборот, люди — 
зверьми), и концовки этиологического характера. По мере трансформации 
мифа в сказку этот финальный этиологизм все больше оттесняется пери-
петиями основного сюжета и приобретает орнаментальный характер, но 
границы долго остаются весьма зыбкими. Терминология аборигенов обыч-
но делит повествовательный фольклор на две 
12 

---

большие группы, условно соотносимые с мифом и сказкой (лымныл и пы-
ныл — у чукчей, адаох и малеск у цимшиан, хвенохо и хехо у дагомейцев и 
т. п.) по принципу сакральность/несакральность и строгая достовер-
ность/нестрогая достоверность. Однако можно назвать множество 
примеров десакрализованных мифов. Кроме того, согласно этим критери-
ям вместе с мифами в одну группу порой попадают исторические преда-
ния. Интерпретация фольклорных произведений средой очень сильно ко-
леблется от племени к племени, от одной группы населения к другой (эзо-
теричность и экзотеричность). 
Но очень часто, — и это, по-видимому, самое главное, — сказки в из-
вестной мере остаются мифами и функционально: они, например, одно-
временно объясняют возникновение каких-либо черт рельефа, повадок 
животных или календарных циклов, санкционируют известные ритуалы и 
правила поведения, развлекают и восхищают слушателя благородными 
подвигами или хитрыми проделками своих героев. Подобное синкретиче-
ское сосуществование мифа и сказки, между прочим, обязывает нас, ис-
пользуя опыт К. Леви-Строса и его школы, разработать методику ком-
плексного изучения структуры мифа-сказки сразу в различных аспектах, в 
частности — в сочетании анализа повествовательных синтагматических 
механизмов и глубинной этнографической символической парадигматики. 
Задача эта очень сложна и не предлагается для решения в рамках данной 
статьи. Сейчас для нас важно другое — подчеркнуть отсутствие структур-
ных различий между мифом и сказкой в рамках архаического фольклора. 
На отсутствие таких различий в фольклоре американских индейцев указы-
вал и А. Дандес в своей монографии [Dundes 1964], а также Э.К. Кёнгас и 
П. Маранда в работе «Структурные модели в фольклоре» [Köngäs, Ma-
randa 1962]. А. Дандес прав в том, что миф и сказка у индейцев для нас 
могут быть различимы только в зависимости от того, идет ли речь о потере 
(недостаче) и приобретении «коллективных» (в том числе космических ог-
ня, света, небесных светил, пресной воды, ритуалов) или «индивидуаль-
ных» ценностей
1
. 
Становление классической сказки о животных (уже отделившейся от 
этиологических мифов, но еще не превратившейся в чисто аллегориче-
скую нравоучительную басню) происходит в период разложения перво-
бытной культуры, а 
13 

---

формирование классической волшебной сказки — далеко за ее предела-
ми. Классическая волшебная сказка (объект структурологического изуче-
ния В.Я. Проппа) полностью отдифференцирована от мифа. Мифологиче-
ское мировоззрение здесь превратилось в форму сказки, в которой фанта-
стические лица и предметы действуют в известной мере вместо героев, 
добывают утерянные сказочные ценности, восстанавливают нарушенную 
справедливость и т. д. 
Очень существенно, что сказочная фантастика в основном уже оторвана 
от конкретных племенных верований (связь с сохранившимися суевериями 
осуществляется в быличках) и приобрела условно-поэтический характер. 
Соответственно и правила поведения героя в сказке определяются не ма-
гическими предписаниями, страхом перед различными духами-хозяевами, 
ритуальными и обычно правовыми нормами, а гораздо более отвлечен-
ными социально-нравственными идеалами и довольно формальными мо-
делями поведения, порой приобретающими характер своеобразных «пра-
вил игры». Этот момент, по-видимому, упустил из вида К. Леви-Строс, об-
винив В.Я. Проппа в формализме. 
Только на основе потери сказочной фантастикой всякой этнографиче-
ской конкретности возможна вполне сознательная установка на вымысел в 
развитой волшебной сказке. На вымысел как на главную особенность 
сказки смотрят Э.В. Померанцева и многие другие сказковеды. Установка 
на вымысел ярко проявляется в зачинах и концовках. Зачины обычно под-
черкивают неопределенность времени и места действия (в противополож-
ность мифам и первобытным сказкам), а концовки (часто с помощью при-
менения категории невозможного) намекают на то, что сказка — это небы-
лица. Структура и функция инициальных и финальных формул волшебной 
сказки стали предметом интересных исследований крупнейшего румынско-
го фольклориста М. Попа [Pop 1968] и молодого румынского ученого Н. 
Рошияну [Рошияну 1967]. В классической волшебной сказке, в отличие от 
первобытной, особую специфическую роль играет семейная тема: в се-
мейной оболочке выступают в значительной мере уже чисто социальные 
конфликты, проявляется характерная для сказки идеализация социально-
обездоленного (отмечена еще А. Н. Веселовским [Веселовский 1940]; спе-
циально семейная социология волшебной сказки рассматривается в моно-
графии Е. М. Мелетинского [Меле- 
14 

---

тинский 1958]). Семейные (социальные) мотивы часто выступают в качест-
ве обрамления более архаического (мифологического) ядра сюжета. 
Указанные особенности классической формы волшебной сказки явля-
ются необходимыми предпосылками для созревания ее структуры. Струк-
тура классической волшебной сказки, возникшая исторически, во многом 
отлична от структуры первобытного мифа и первобытной синкретической 
сказки. Эти различия становятся совершенно очевидными не только при 
анализе самого материала, но и при сопоставлении произведенных по 
единой методике морфологических описаний классической и архаической 
сказок в трудах В. Я. Проппа и А. Дандеса, хотя анализ здесь не выходит 
за рамки синхронии
2
. Мы не можем согласиться с А. Ж. Греймасом, кото-
рый пытается распространить на миф несколько препарированную проп-
повскую модель сказки [Greimas 1966a, р. 28 — 29]. 
Первобытный миф-сказка представляет собой как бы своеобразную ме-
таструктуру по отношению к классической волшебной сказке, а эта по-
следняя обнаруживает наличие довольно жестких структурных ограниче-
ний, неизвестных первобытному фольклору. В первобытных мифах-
сказках все синтагматические звенья достаточно обособлены и структурно 
равноценны. Действие может начаться как с потери, так и с приобретения. 
Весь ход повествования чаще завершается приобретением, но в принципе 
может кончиться и потерей. Между отдельными эпизодами нет иерархии. 
Различные объекты поисков и борьбы героев, как правило, выступают в 
своей абсолютной ценности и не являются исключительно средством для 
приобретения других ценностей. В классической волшебной сказке от-
дельные звенья включены в иерархическую структуру, в которой одни ис-
пытания являются необходимой ступенью для других, одни сказочные 
ценности — лишь средством для добывания других. Действие большей