Традиция — текст — фольклор

(БП) и задачи — решения (ЗР). Эти две функции несомненно являются ал-
ломорфами основного испытания, представляя собой богатырский и чисто 
сказочный варианты. Обозначим их в наших целях другими символами, а 
именно A
1
B
1
 и А
2
В
2
. Но и чудесное перемещение к цели, и магическое бег-
ство, тоже строго различные дистрибутивно (до и после борьбы) и прямо 
противоположные по направлению и смыслу, суть динамические, присое-
динительные элементы основного испытания. Обозначим их как ab и соот-
ветственно 
. Такая форма записи ясно подчеркива- 
22 

---

ет оппозицию между этими двумя элементами. Для того, чтобы герой мог 
добраться до места, где находится объект его поисков, он должен прибег-
нуть к волшебной помощи (λ) — например, воспользоваться крылатым ко-
нем. Точно так же обстоит дело и с собственно магическим бегством, вы-
ражающимся в бросании чудесных предметов, которые превращаются в 
препятствия. Аналогично и возвращение героя верхом на орле, которого 
приходится под конец кормить собственным мясом. Этот мотив типичен 
для второго тура повествования — для дополнительного испытания. В ря-
де сказок испытание даже ограничивается этими чудесными перемеще-
ниями, обходясь без борьбы и выполнения трудных задач. 
Претензии самозванца и опознание истинного героя (включая сюда 
пропповские функции узнавания героя и обличения ложного героя, кото-
рые практически трудно дифференцировать) составляют ядро дополни-
тельного испытания; его можно условно обозначить как А'В'. Выше нами 
было указано, что в сферу дополнительного испытания может входить и 
чудесное возвращение героя из нижнего мира, аналогичное магическому 
бегству ( '). По существу, убегание «скромного» героя или скрывание его 
под личиной и поиски виноватого — это негативный вариант дополнитель-
ного испытания. Учитывая многовалентность, синкретизм функции
4
, можно 
сказать, что убегание или прятанье героя под личиной функционально со-
ответствует (как негатив позитиву) одновременно и самозванству ложного 
героя, и насильственному удалению (заколдованию) героя его соперника-
ми. Самозванство ложного героя и «скромность» настоящего изредка со-
существуют вместе, но это не типично, поскольку нарушает некоторые 
принципы сказочного баланса (см. об этом ниже). 
Таким образом, этот акт героя может быть интерпретирован и как эле-
мент самого дополнительного испытания (–А'), и как одно из действий, 
создающих недостачу, предшествующую дополнительному испытанию 
(Ē'). 
Если первоначальное вредительство, создающее исходную недостачу, 
обозначим через W, а вредительство со стороны соперников перед допол-
нительным испытанием через W', то самоустранение героя может тракто-
ваться как –W'. Такого рода бегство героя можно трактовать и как обра-
щенную форму магического бегства (– ; минус на минус дает 
23 

---

плюс!). Учитывая все же, что с магическим бегством сопоставимо только 
убегание героя, но не его маскировка и что эта функция может в принципе 
сосуществовать с претензиями самозванца, а в отношении строгой допол-
нительности она находится только с насильственным устранением героя, 
целесообразно выбрать интерпретацию –W'. Бегство и маскировку можно 
соответственно обозначить как –W
1
' и –W
2
'. 
Прежде чем обратиться к другим функциям, предшествующим в ходе 
синтагматического развертывания сюжета основному и дополнительному 
испытанию, необходимо напомнить то, что говорилось выше о двух кате-
гориях поступков героев, о противоположности подвигов и обычных пра-
вильных поступков, точнее — поступков по правилам. Напомним, что под-
виги специфичны для основного испытания, а проверка правильного пове-
дения — для предварительного. Дополнительное испытание в этом плане 
не дает четкой картины. В дополнительном испытании представлены и 
подвиги, и специфические проявления поведения героя, и своеобразная 
игра превратностей и счастливых обстоятельств — стихия, в принципе бо-
лее присущая авантюрной и новеллистической сказке. Дополнительное 
испытание сходно с предварительным в том смысле, что в нем присутст-
вует момент контроля, проверки, но не свойств героя, а авторства подвига. 
Выше был уже отмечен парадокс: личность героя гораздо отчетливее 
манифестируется не в подвигах (поскольку они совершаются при помощи 
волшебных сил), а в типе поведения. В правильном поведении всегда 
проявляется добрая воля героя (и злая воля ложного героя). 
Деление поступков на две категории, соответствующее в известной ме-
ре оппозиции предварительного и основного испытания, представляется 
чрезвычайно важной характеристикой классической волшебной сказки. 
Система поведения сказочного героя является некоей идеальной нормой 
для всех персонажей сказки, но герой реализует ее наиболее последова-
тельно именно потому, что он герой. Соответственно ложный герой всегда 
нарушает эти правила. 
Поведение сказочного героя не обусловлено системой конкретных ве-
рований и ритуалов, не мотивировано этнографически, как это имеет ме-
сто в мифе и архаических сказках. В нем сказываются некоторые общие 
патриархальные идеалы и отвлеченные моральные принципы, но еще в 
24 

---

гораздо большей мере — то, о чем мы уже неоднократно упоминали, — 
достаточно формализованные правила игры. В сказке имеются только ре-
ликты верований. Разумеется, хождение Иванушки на могилу отца есть 
исполнение культа предков, да еще младшим сыном — хранителем очага 
(отсюда, может быть, в конечном счете — запечник). Однако в сказке этно-
графия подобного мотива почти стерлась, и дело сводится к выполнению 
просьбы отца. 
Этические нормы и формальные правила, основанные на принципе