Девушка в поезде

Четверг, 15 августа 2013 года
Утро
Кэти договорилась для меня о собеседовании по поводу работы.
Ее подруга открыла свою фирму по связям с общественностью, и ей нужна
помощница. По сути, это должность секретарши, только со звучным
названием, да и зарплата скорее символическая, но мне это не важно.
Та женщина согласилась со мной поговорить без всяких рекомендаций –
Кэти ей рассказала, что у меня был срыв, но сейчас все позади, и я
в полном порядке. Собеседование должно состояться завтра после обеда
дома у этой женщины – она оборудовала себе офис в пристройке в саду, –
а живет она в Уитни. Поэтому я собиралась заняться подготовкой
к встрече, освежить в памяти свой профессиональный путь и восстановить
навыки подачи себя с лучшей стороны. Собиралась, но тут позвонил Скотт.
– Я надеялся, что мы сможем поговорить, – сказал он.
– Нам… я хочу сказать, что тебе не нужно ничего объяснять.
Это была… Мы оба знаем, что совершили ошибку.
– Я знаю, – согласился он и произнес это так удрученно, что совсем
не походил на Скотта из моих ночных кошмаров.
Он, скорее, снова стал тем убитым горем человеком, который сидел
у меня на кровати и рассказывал о своем нерожденном ребенке.
– Но мне очень надо поговорить с тобой.
– Конечно, – сказала я. – Конечно, давай поговорим.
– Мы можем встретиться?
– Ну… – замялась я, решив ни за что не возвращаться в тот дом, –
извини, но сегодня я никак не могу.
– Пожалуйста, Рейчел. Это очень важно.
Он говорил с такой болью, что мне невольно стало его жаль. Пока я
раздумывала, под каким предлогом лучше отказаться, он снова попросил:
– Пожалуйста!
Я нехотя согласилась и в ту же секунду пожалела об этом.
В газетах написали о ребенке Меган – ее первом мертвом ребенке.
Вернее, об отце того ребенка. Его разыскали. Его звали Крейг Маккензи,
и он умер в Испании четыре года назад от передозировки героина. Таким
образом, он исключался из списка подозреваемых. Мне всегда казалось,
что этот мотив притянут за уши – если бы кто-то и захотел наказать ее

---

за прошлое, то сделал бы это много лет назад.
И кто же тогда остается? Обычный набор подозреваемых:
муж и любовник. Скотт и Камаль. Или это какой-то маньяк, напавший
на нее на улице, серийный убийца, начавший отсчет своих жертв? Стала ли
Меган первой в его серии – Виломеной Маккен
[3]
или Полин Рид
[4]
? И кто
сказал, что убийцей был мужчина? Меган Хипвелл была маленькой,
хрупкой женщиной. Чтобы лишить ее жизни, особой силы не требовалось.
Вторая половина дня
Первое, что я замечаю, когда он открывает дверь, – это запах. Запах
пота и пива, горький и кислый, к которому примешивается еще что-то
неприятное. Запах гниения. На Скотте спортивные брюки и покрытая
пятнами серая футболка, волосы сальные, кожа блестит от испарины.
– С тобой все в порядке? – спрашиваю я, и он ухмыляется в ответ.
Он пьян.
– Да, проходи.
Мне не хочется это делать, но я все же вхожу.
Занавески на окнах, выходящих на улицу, задернуты, и комната залита
красноватым светом, вполне соответствующим жаре и запаху.
Скотт, пошатываясь, направляется на кухню, открывает холодильник
и достает пиво.
– Проходи и садись, – говорит он. – Угощайся. – Ухмылка на его лице
кажется застывшей и угрюмой. В выражении его лица есть что-то
недоброе. Неприязнь, которую я заметила в нем в субботу утром после
проведенной вместе ночи, никуда не делась.
– Я ненадолго, – говорю я. – У меня завтра собеседование насчет
работы, и мне надо подготовиться.
– Правда? – Он поднимает брови, садится и ногой пододвигает мне
стул. – Садись и угощайся!
Он не предлагает, а приказывает.
Я сажусь напротив, и он пододвигает мне бутылку. Я беру и делаю
глоток. С улицы доносятся крики детей, играющих где-то неподалеку,
сквозь них прорывается негромкий и такой знакомый стук колес.
– Вчера пришли анализы ДНК, – сообщает Скотт. – И вечером ко мне
приезжала сержант Райли. – Он ждет, что я как-то отреагирую, но я боюсь
сказать что-то не то и молчу.
– Ребенок не мой. Он не был моим. И самое смешное, что и не Камаля
тоже. – Он смеется. – Значит, она крутила с кем-то еще. Представляешь? –
С его лица не сходит эта ужасная ухмылка. – Ты об этом не знала, верно?

---

О другом ухажере? Она тебе ничего про него не говорила, так?
Он больше не ухмыляется, и у меня появляется нехорошее
предчувствие. Очень нехорошее. Я поднимаюсь и делаю шаг в сторону
двери, но он встает у меня на пути, хватает за руки и силой усаживает
обратно на стул.
– Сядь на место, черт тебя возьми! – Он срывает у меня с плеча сумку
и швыряет ее в угол комнаты.
– Скотт, я не понимаю, что происходит…
– Да ну?! – кричит он, нависая надо мной. – Вы же с Меган такие
хорошие подруги! Ты же знаешь всех ее любовников!
Он знает. Не успела я об этом подумать, как он наверняка увидел это
по моему лицу, потому что склоняется надо мной еще ниже и говорит,
обдавая меня тяжелым дыханием:
– Ну же, Рейчел, рассказывай!
Я мотаю головой, и он машет рукой, задевая бутылку, которая
скатывается со стола и разбивается о плитку на полу.
– Вы даже ни хрена не были знакомы! – ревет он. – Все, что ты
рассказывала, сплошное вранье!
Я мотаю головой и вскакиваю, бормоча:
– Прости, прости.
Я пытаюсь обогнуть стол, чтобы забрать сумку и телефон, но он снова
хватает меня за руку.
– Зачем ты это сделала? – спрашивает он. – Зачем? Чего тебе надо?
Он смотрит мне прямо в глаза, и я чувствую ужас, но при этом
понимаю, что его вопрос вполне резонен. Он имеет право знать. Поэтому я
не пытаюсь выдернуть руку, чувствуя, как он сжимает ее, словно клещами,
и отвечаю спокойно и четко. Я стараюсь не плакать и не паниковать.
– Я хотела, чтобы ты узнал о Камале, – говорю я ему. – Я видела их
вместе, как и рассказывала, но ты бы мне не поверил, если бы я оказалась
просто пассажиркой поезда. Мне было нужно…
– Тебе было нужно! – Он отпускает меня и отворачивается. –
Ты говоришь, что тебе было нужно… – Он уже не кричит и немного
успокаивается.
Я глубоко дышу, стараясь унять сердцебиение.
– Я хотела тебе помочь, – продолжаю я. – Знаю, что полиция всегда
подозревает мужа, и хотела, чтобы ты знал, что был кто-то еще…
– И ты придумала историю, что знаешь мою жену? Ты сама
понимаешь, как дико это звучит?
– Понимаю. – Я прохожу к столешнице, беру кухонное полотенце,

---

опускаюсь на четвереньки и начинаю вытирать с пола пиво.
Скотт садится и, свесив голову, упирается локтями в колени.
– Она была не той, за кого я ее принимал, – говорит он. – Я понятия
не имею, какой она была.
Я выжимаю полотенце над раковиной и пускаю холодную воду, чтобы
ополоснуть руки. Моя сумка лежит в углу в паре футов от меня. Я делаю
движение в ее сторону, но Скотт поднимает на меня глаза, и я замираю
на месте. Я стою, опираясь о столешницу, вцепившись руками в ее край
для уверенности. И спокойствия.
– Сержант Райли мне все рассказала, – говорит Скотт. – И спрашивала
про тебя. Был ли у меня роман с тобой. – Он засмеялся. – Роман с тобой!
Господи! Я спросил, знает ли она, как выглядела моя жена. Я не мог
опуститься так быстро.
Мое лицо пылает. Под мышками и на пояснице выступает холодный
пот.
– Судя по всему, на тебя нажаловалась Анна. Она видела, как ты тут
крутилась. Так все и вышло наружу. Я сказал, что никаких отношений у нас
нет, что ты просто подруга Меган и поддерживаешь меня…
Он снова рассмеялся, тихо и горько.
– Она сказала, что ты не была знакома с Меган, что ты просто жалкая
маленькая лгунья с неудавшейся жизнью.
Улыбка сходит с его лица.
– Вы все только и делаете, что врете. Все до единой. Звонит мой
телефон. Я делаю шаг к сумке, но Скотт меня опережает.
– Подожди минутку, – говорит он. – Мы еще не закончили.
Он вытряхивает содержимое сумки на стол: телефон, кошелек, ключи,
губная помада, тампоны, чеки из магазинов.
– Я хочу знать, что из того, что ты наговорила, полная чушь? – Скотт
нарочито медленно берет телефон и смотрит на экран. Потом поднимает
глаза на меня, и я вижу в них лед. Он читает вслух: – «Напоминаем,
что на 16.30 в понедельник 19 августа вы записаны на сеанс к доктору
Абдику. Если у вас изменились планы, то перенести сеанс на другое время
можно не позднее, чем за 24 часа».
– Скотт…
– Что, черт возьми, это значит?! – спрашивает он хрипло. – Что ты
творишь? Что ты ему говорила?
– Я ничего ему не говорила…
Он бросает телефон на стол и приближается ко мне, сжав кулаки.
Я пячусь назад, пока не упираюсь в угол между стеной и стеклянной

---

дверью.
– Я хотела выяснить… Хотела помочь.
Он поднимает руку, и я съеживаюсь, втягиваю голову в плечи и жду
боли. И тут до меня доходит, что я уже проделывала абсолютно то же самое
и испытывала те же самые чувства, но не могу вспомнить когда.
И подумать об этом тоже не могу, потому что хоть он и не наносит удар,
но хватает меня за плечи и сжимает, упираясь большими пальцами
в ключицы с такой силой, что я кричу от боли.
– Все это время, – цедит он сквозь стиснутые зубы, – все это время я
считал, что мы по одну сторону, а ты действовала против меня. И снабжала
его информацией, верно? Рассказывала обо мне, о Мег. И полицию на меня
натравила ты. Это ты…
– Нет! Пожалуйста, не надо! Все было не так. Я хотела тебе помочь.
Он собирает мои волосы в кулак и выкручивает их.
– Скотт, пожалуйста! Прекрати! Мне больно! Пожалуйста!
Он тащит меня к выходу. Я чувствую, как мне сразу становится легче.
Он хочет просто выбросить меня на улицу. Слава Богу!
Однако он не собирается выбросить меня на улицу. Он продолжает
меня тащить, плюясь и изрыгая проклятия. Он тащит меня наверх,
я упираюсь, но он настолько силен, что все мои усилия тщетны.
Я всхлипываю и продолжаю умолять:
– Пожалуйста, не надо! Пожалуйста! – Я понимаю, что скоро случится
что-то ужасное, пытаюсь закричать, но не могу выдавить из себя ни звука.
Я ничего не вижу от слез и ужаса. Он толкает меня в комнату
и захлопывает за мной дверь. В замке поворачивается ключ. Горячая желчь
подступает к горлу, и меня вырывает прямо на ковер. Я жду и слушаю.
Ничего не происходит, и никто не приходит.
Я в свободной комнате. В нашем доме Том устроил в ней свой кабинет.
Сейчас они переделали ее в детскую со светло-розовыми занавесками.
Тут ее превратили в кладовку, в которой держали коробки с бумагами
и папками, сложенную беговую дорожку и древний компьютер. Одна
коробка заполнена бумагами с цифрами – какие-то счета, наверное,
связанные с бизнесом Скотта. В другой – старые открытки: чистые,
со следами офисного пластилина, будто когда-то висели на стене. На них –
крыши Парижа; дети, катающиеся на скейтбордах в переулке; старые,
покрытые мхом шпалы; вид на море из пещеры. Я копаюсь в открытках.
Не знаю, что я надеюсь найти – наверное, мне просто хочется переключить
внимание и перестать паниковать. Я пытаюсь не думать о репортаже,
в котором тело Меган вытаскивали из грязи. Пытаюсь не думать о ее ранах

---

и о том, какой ужас она испытала, поняв, что ее ждет.
Я копаюсь в открытках, и вдруг меня что-то колет в указательный
палец. Я с визгом вскакиваю на ноги. На кончике пальца порез, и кровь
капает на джинсы. Я вытираю кровь краем футболки и начинаю разгребать
открытки уже осторожнее. Причина пореза обнаруживается сразу:
разбитое стекло в рамке, острый осколок которого испачкан моей кровью.
Эту фотографию я видела раньше. На ней Скотт и Меган, их лица
сняты крупным планом. Она смеется, а он смотрит на нее с обожанием.
Или с ревностью? Стекло разбито как раз у кончика глаза Скотта, и оттуда
лучами расходятся трещины, так что понять его выражение трудно.
Я вспоминаю о тарелках, разбитых во время наших с Томом скандалов, и о
выбоине в штукатурке в коридоре наверху.
По другую сторону запертой двери я слышу, как смеется Скотт,
и покрываюсь холодным потом. Я вскакиваю на ноги, бегу к окну,
открываю его, высовываюсь как можно дальше и, едва не падая, зову
на помощь. Я зову Тома. Но это бесполезно и бессмысленно. Даже если бы
он по какой-то случайности и оказался у себя в саду, то все равно бы меня
не услышал – расстояние слишком велико. Я смотрю вниз, теряю
равновесие и едва не срываюсь. Потом с трудом втягиваю себя обратно
в комнату, чувствуя, как внутри все дрожит, а горло перехватывает
от рыданий.
– Пожалуйста, Скотт, – молю я, – пожалуйста…
Я ненавижу себя за заискивающие, угодливые нотки в голосе.
Я опускаю глаза на заляпанную кровью футболку, и тут до меня доходит,
что кое-какие варианты у меня все же имеются. Я беру рамку, высыпаю
остатки разбитого стекла на ковер, выбираю самый длинный осколок
и осторожно засовываю его в задний карман.
На лестнице слышны шаги. Я отступаю к дальней от двери стене.
В замке поворачивается ключ.
У Скотта в одной руке моя сумка, которую он бросает мне под ноги,
а в другой – клочок бумаги.
– Ни дать ни взять Нэнси Дрю
[5]
! – произносит он с ухмылкой
и читает писклявым голосом: – «Она сбежала с любовником, который
дальше у меня будет значиться как «В». – Он хохотнул. – «В» сделал с ней
что-то плохое… Скотт сделал с ней что-то плохое…» – Он комкает листок
и бросает к ногам. – Господи, ты и вправду убогая!
Потом оглядывает комнату и замечает лужу рвоты на ковре и кровь
на футболке.
– Твою мать! Чем ты тут занималась? Пыталась свести счеты

---

с жизнью? И сделать за меня мою работу? – Он снова смеется. – Надо бы
свернуть тебе шею, но не хочется пачкаться. – Он отступает в сторону. –
Убирайся вон из моего дома!
Я хватаю сумку и направляюсь к двери, но у самого порога Скотт
ловким боксерским движением буквально выныривает передо мной, и я
боюсь, что он остановит меня и снова схватит. Наверное, в моих глазах
написан такой ужас, что он начинает хохотать. Я все еще слышу его смех,
когда захлопываю за собой входную дверь.