Деятельности

сивное] подобным же образом будущее есть нечто хорошее —
сильное — активное для всех народов, кроме финнов, для которых
оно хорошее, но слабое и пассивное; труд есть нечто хо-
рошее — сильное — активное для всех народов, кроме фламанд-
цев, для которых это нечто плохое — сильное — пассивное по не-
которым причинам; друг и мужчина есть нечто хорошее — силь-
ное — активное для американцев и японцев, но пассивное для
фламандцев и слабое для финнов; только для американцев по-
лисмен есть нечто хорошее — сильное — активное, тогда как для
фламандцев это нечто плохое — сильное —пассивное, а для япон-
цев нечто плохое — сильное — активное (для финнов не обо-
значено) , мать и отец есть нечто хорошее — сильное — пас-
сивное для американцев и фламандцев, а для японцев нечто хоро-
шее — сильное — активное, но для финнов отец есть нечто
хорошее — сильное — активное, а мать нечто хорошее — сла-
бое — активное^ понятие сила есть нечто хорошее — сильное —
активное и для американцев, и для фламандцев; но оно оказы-
вается пассивным для финнов и становится плохим и слабым
(однако активным) для японцев; и, наконец, понятия поражение,
бой, вор, преступление и опасность есть нечто плохое — силь-
ное — активное для американцев, бельгийцев и финнов, а для
японцев поражение, вор, преступление и опасность есть нечто
плохое — слабое — пассивное, а бой есть нечто хорошее — сла-
бое— активное» [Osgood, 1967, 391].
Взаимосвязь языка, мировоззрения и культуры может быть
рассмотрена не только методом межъязыковых сравнений. Пред-
ставляется важным и другой подход к проблеме, а именно рас-
смотрение внутриязыковых (интра лингвистических) процессов,
реализующихся в функционировании различных подъязыков в
социуме. С некоторой точки зрения язык можно рассматривать
как набор коммуникативных средств, отличающихся друг от дру-
га способами рассмотрения и представления окружающей дей-
ствительности. Подъязыки математики, физики, логики и подъ-
языки философии, филологии и изящной словесности интуитивно
рассматриваются нами как обладающие определенной спецификой
в отношении представляемого в них содержания. И. А. Бодуэн
де Куртенэ в предисловии к словарю В. Ф. Трахтенберга указы-
вает на наличие связи между тайным, условным языком и ми-
ровоззрением индивида, носителя этого языка (подъязыка)
[Трахтенберг, 1908, IX]. Нам представляется возможным, несколь-
ко расширяя интерпретацию Ч. Морриса (о концепции Ч. Мор-

---

риса, см., например, [Дридзе, 1970, 169—170]), рассматривать
подъязыки как постъязыковые знаки сложной структуры. По от-
ношению к языку вообще подъязыки являются «индивидуальны-
ми» («персональными») языками, ориентированными только на
тех, кто владеет ими, а для некоторой узкой социальной группы
они «общепонятны» («интерперсональны»), ибо несут для опреде-
ленных носителей языка некоторую специфически оформленную
информацию. Эта мысль хорошо согласуется с мнением Л. В. Щер-
бы о специфическом членении действительности в разных язы-
ках [Щерба, 1947, 43], об изучении иностранного языка как изу-
чении системы понятий, «сквозь которые он (язык.— Ю. С.) вос-
принимает действительность» [Щерба, 1947, 33], ибо вполне пра-
вомерно провести аналогию между обучением подъязыкам
математики, физики, логики и т. д. и иностранным языкам в том
плане, что для уяснения содержательной стороны высказываний
необходимо знание формальной структуры, особым образом реа-
лизующей это содержание от подъязыка к подъязыку.
Гипотеза лингвистической относительности интерпретирова-
лась также и представителями психологической школы Л. С. Вы-
готского. В работах А. А. Леонтьева [А. А. Леонтьев, 19656,
1967а, 1968а, 1969д; А. А. Леонтьев и Наумова, 1971] указы-
вается на недостаточную теоретическую разработанность гипоте-
зы, на смешение Б. Л. Уорфом двух функций языка: быть формой
существования общественно-исторического опыта и средством за-
крепления результатов мышления и развития языка [А. А. Ле-
онтьев, 1965б, 55; 1968а, 104]. Считая, что «слов, тождественных
в разных языках по семантическим признакам, вообще нет»
[А. А. Леонтьев, 1970а, 86; 1969а, 257—260], автор предлагает
выяснение специфики слова путем эксплицитного определения
[А. А. Леонтьев, 1970а, 87]. С другой стороны, А. А. Леонтьев
полагает одним из продуктивных подходов к семантическому ас-
пекту гипотезы описание типов языкового мышления, манифе-
стируемых в языковой специфике высказывания. Эта специфика
соотнесена со спецификой социально-психологических функций
речевого общения в некоторой языковой общности.
С психологической точки зрения несомненен тот факт, что
усвоение языка предполагает некоторую категоризацию действи-
тельности; процесс категоризации в основном направляется об-
щественной практикой и опосредуемым ею собственным опытом
индивида. Кроме того, категоризация действительности носителя-
ми некоторых языков не носит абсолютно полярного характера,
а сами категориальные различия элиминируются в результате
развертывания высказывания, в ходе которого значения отдель-
ных элементов высказывания оказываются нетождественными
значению высказывания в целом [А. А. Леонтьев и Наумова,
1971].
Жорж Мунэн в своей работе «Теоретические проблемы перево-
да» [Mounin, 1963, 191—223] подробно аргументирует точку

---

зрения, суть которой сводится к следующему: существование уни-
версалий (инвариантов) космогонических, биологических, соци-
альных, культурных и, наконец, лингвистических в принципе оп-
ровергает гипотезу лингвистической относительности. Тот факт,
что коммуникация успешно осуществляется во всем мире между
носителями различных, в том числе и типологически различных,
языков, убеждает нас в отсутствии принципиально важных пре-
пятствий к установлению взаимопонимания в процессе обмена
информацией. Это утверждение Ж. Мунэна совершенно справед-
ливо, если пренебречь некоторым «остатком», не учитывать те
потери, которые неизбежно возникают в процессе интеркультур-
ного, интерлингвистического общения,— в частности, в процессе
перевода. Потери возникают в силу существования различий в
культурно-исторических и лингвистических характеристиках со-
циумов: «Можно, в заключение, признать, что существование
различных культур или цивилизаций, конституирующее, соответ-
ственно, отчетливо различимые миры, есть доказанная реальность.
Можно признать, что эти миры взаимно непроницаемы в некото-
рой степени; п р е д с т о и т е щ е у с т а н о в и т ь , в к а к о й
и м е н н о (разрядка наша.— Ю. С). Эти резкие различия между
двумя данными культурами увеличивают трудности, препятствую-
щие созданию вполне адекватного перевода и возникающие в силу
природы языков как таковых» (Mounin, 1963, 68).
Кроме указанных аспектов, большой интерес представляет рас-
смотрение гипотезы лингвистической относительности в связи с
изучением биологических основ языка [Lenneberg, 1967, 235,
239, 241—244 etc.]. Генетические процессы, связанные с разви-
тием тех или иных способностей или умений, являются видовыми
характеристиками человека (в том числе и способность к комму
никации) и могут пока рассматриваться лишь число спекулятив-
но: еще не существует экспериментальных исследований в этой
специфической области генетики.
Гипотеза Б. Л. Уорфа представляет собою попытку проник-
новения в глубинные структуры языка и мышления, функцио-
нирование которых может получить строго определенное объясне-
ние лишь в результате дальнейшего изучения биологического ас-
пекта языковых процессов: «Если вариации генов являются сы-
рым материалом для развития видов (под воздействием отбора),
что отражается в истории онтогенеза как межвидовые различия,
то такая в высшей степени специфическая характеристика вида,
как способность к языку, вероятно может каким-то образом быть
связана с особенностями развития, свойственными именно данно-
му виду» [Lenneberg, 1967, 244].
Весьма широкий круг проблем, затрагиваемых гипотезой линг-
вистической относительности, требует рассмотрения ее исходных
понятий со стороны лингвистов, психологов, логиков, социологов
и философов. Стремление «заменить крайне импрессионистические
описания Уорфа и его последователей» [Вейнрейх, 1970, 223] бо-

---

лее точными описаниями семантической структуры языка, выяв-
ление корреляций между языком и культурой некоторой языко-
вой общности [Ульманн, 1970, 264—265] весьма существенны для
аргументации pro et contra гипотезы Сепира — Уорфа. В более
общем плане эти проблемы могут быть сформулированы в виде
требования верификации гипотезы как на вышеуказанных, так и
любом другом ее уровне.
Указания на то, что «мы должны отвергнуть ошибочный те-
зис, будто человек в своем мышлении не может выйти из «ло-
гических форм», навязываемых ему родным языком» [Вейнрейх,
1970, 171], что «Уорф сильно преувеличил культурную относи-
тельность логики, не заметив наиболее общих типов знаковых
комбинаций» [Вейнрейх, 1970, 229], должны характеризоваться
той же степенью доказательности, какой исследователь требует
от Б. Л. Уорфа. Вопрос о логических формах и сильном преуве-
личении относительности логики мог возникнуть только при недо-
учете того факта, что язык (знаковая система) есть понятие
абстрактное, что именно конкретными реализациями этой аб-
стракции являются так называемый естественный язык и подъ-
языки естественного языка, а именно подъязыки, например, хи-
мии, геометрии и лингвистики. Таким образом, выяснение «общих
типов знаковых комбинаций» уже в силу данного разбиения
предполагает существование и специфических типов знаковых
комбинаций, присущих данным подъязыкам, предполагает именно
ту относительность логики подъязыков, являющихся репрезен-
тантами языка, которая вытекает из хода рассуждений самого
У. Вейнрейха и которую он признает недостаточно аргументиро-
ванной у Б. Л. Уорфа.

---