Деятельности

зинкой, вязанкой хвороста, с рюкзаком, с коромыслом, то у ино-
странцев число названных слов намного меньше. Кроме слова
корзинка, они называют, например, мешок: не лучшее сочетание,
поскольку более естественно, не с мешком на плечах, а с меш-

---

ком 3d плечами. Часть больных шизофренией с легкостью вос-
станавливают фразу по типу с корзинкой, но нередким является
восстановление типа с погонами. Сравнив эти заполнения, мы
обнаруживаем, что есть некоторый план контекстных связей, ко-
торые мы как бы не замечаем. Ведь старушка с погонами —
это не аналог известного примера квадрат выпил трапецию, и поэ-
тому, строго говоря, речь не идет о нарушении смысловых свя-
зей. Действительно, названная ситуация не является, вообще го-
воря, невозможной. Более того, фразу «Из лесу вышла старушка
с погонами на плечах» мы легко можем себе представить в тек-
сте повести о Великой Отечественной войне, где одна из ге-
роинь, допустим, старый военврач. Однако мы четко ощущаем
такое восстановление как странное, причудливое. Почему? По-
верхностно это может быть объяснено как малая вероятность
сочетания слова старушка и слов с погонами. По существу же
дело не в маловероятном («странном») сочетании слов, а в малой
вероятности самой жизненной ситуации старушка, носящая пого-
ны, т. е. в сочетании смыслов. Очевидно, целесообразно описывать
влияние вероятностей предшествующих слов на выбор (вероят-
ность появления) последующего слова только в рамках четко сфор-
мулированного подхода: например, влияние грамматического
класса принимается (не принимается) во внимание, влияние эк-
стралингвистического контекста учитывается (считается пренеб-
режимо малым), рассматривается только сочетаемость слов или
сочетаемость смыслов и т. д.
Вероятностный подход реализуется тем самым внутри неко-
торой структурной модели (например, внутри трансформационной
модели порождающей грамматики [Miller, Isard, 1963]) и исполь-
зуется для описания таких ситуаций, которые не удается описать
с помощью детерминистского подхода.
Можно сказать, таким образом, что на раннем этапе своего
развития теоретико-информационный подход к изучению контек-
ста использовался для создания самых грубых и обобщенных мо-
делей организации связного текста и не базировался на какой-
либо определенной собственно лингвистической теории. В боль-
шинстве современных исследований мы находим сочетание
экспериментальных методов, разработанных первоначально в рам-
ках теоретико-информационного подхода, с теми теоретическими
представлениями о механизмах восприятия и порождения речи,
которые достигнуты к настоящему моменту и по большей части
связаны или с определенными собственно лингвистическими тео-
риями [ср. Miller and Isard, 1963; Morton, 1964], или с более
общими психологическими, психофизиологическими и кибернети-
ческими представлениями [Stove, Harris and Hampton, 1963,
Green, Birdsall, 1964; Mewhort, 1967; а также Чистович, 1970,1965].
Многие современные работы в качестве отправной точки в не-
явном виде используют основные теоретические результаты, по-
лученные некогда в рамках теоретико-информационного подхода.

---

В еще большей мере это
ОТНОСИТСЯ К
методам исследования. По-
этому кажется целесообразным кратко описать характерный для
исследований 50—60-х годов тип экспериментальных исследова-
ний роли контекста при восстановлении речевого сообщения в
условиях помех, обращая внимание на используемую в них эк-
спериментальную процедуру и сущность проверяемых гипотез.
В качестве типичной экспериментальной процедуры, как пра-
вило, использовалось предъявление текста для восприятия на
слух в условиях белого шума или предъявление текста для зри-
тельного восприятия в тахистоскопе (т. е. в условиях дефицита
времени). В отдельных работах единицей сообщения является
буква (звук речи), а в качестве контекста выступает слово
[Mewhort, 1967; Miller, Bruner and Postman, 1954]. В большин-
стве работ единицей сообщения является слово, а в качестве
контекста выступает фраза небольшой длины [Cofer and Shepp,
1957; Rubinstein and Pollack, 1963]. Результаты этих работ по-
зволили показать, что порог идентификации слова в ситуации
его предъявления в контексте существенно ниже, чем при изоли-
рованном предъявлении слова. Степень уменьшения порога иден-
тификации тем самым можно рассматривать как показатель «си-
лы» контекста. После того, как роль контекста была убедительно
подтверждена на качественном уровне, в ряде работ были сделаны
попытки выяснить, что именно скрывается под «влиянием» кон-
текста: в какой степени влияние контекста можно отнести за
счет грамматической структуры, семантического окружения; как
далеко «распространяется» влияние контекста, т. е., например,
если во фразе с некоторой заданной структурой восемь слов
и последнее из них предъявляется в шуме, то сколько предше-
ствующих слов составляют «влияющий» контекст и т. д. Значи-
тельное внимание было уделено вопросу о том, каков гипотети-
ческий механизм идентификации слова в условиях шума с уче-
том контекста. Ясно было, что наличие контекста уменьшает не-
определенность относительно того сигнала, на который наложены
помехи, но как именно осуществляется уменьшение числа воз-
можных альтернатив?
С точки зрения попыток уяснения структуры механизмов при-
нятия решения при восприятии речи в контексте наибольший
интерес представляют две работы, в основе которых лежат разные
теоретические модели. Это, во-первых, широко известная работа
Миллера «Единицы принятия решений и восприятие речи» [Mil-
ler, 1962] и, во-вторых, менее известная, но оригинальная по
постановке задачи работа [Stove, Harris and Hampton, 1963].
Основное различие между теоретическими подходами авторов
связано с представлением о последовательном характере приня-
тия решений — правда, с накоплением результатов и возможно-
стью их позднейшей коррекции (Миллер). В противоположность
Миллеру, Стоув и соавторы исходят из представления об одновре-
менном принятии решений по разным направлениям признаков

---

воспринимаемого сигнала. В экспериментах Миллера варьировал-
ся тип структуры контекстных связей, которые могут так или
иначе определять выбор альтернативы. В эксперименте Стоува и
других роль контекста и роль шума исследовались в предполо-
жении, что влияние этих переменных на результаты восприятия
осуществляется независимо и только на выходе предстает как
совмещенное; варьировался уровень отношения «сигнал — шум»
и длина контекста.
Поскольку упомянутая работа Миллера независимо от ее кон-
кретных экспериментальных результатов является классической
по подходу, мы опишем более подробно именно ее. Основным
предположением Миллера было следующее. Роль контекста как
таковая несомненна. Но каков механизм его влияния на выбор
альтернатив? Речь может идти, с одной стороны, об уменьшении
их числа; с другой стороны, неизвестно, на основании каких
сведений происходит это уменьшение и вообще каково то реаль-
ное, а не теоретически возможное число альтернатив, с которым
работает человек в процессе принятия решения. Ясно, что в ка-
честве контекста для члена последовательности № п может вы-
ступать слово № п — 1, и слово № п — 2, п — 3 и т. д. Все
зависит от того, с какой последовательностью мы имеем дело:
с набором типа [большой дом красный флаг серый волк] или со
структурой типа мальчик ловит рыбу удочкой. При этом a pri-
ori ясно, что если помехи наложены на слово удочкой, то успех
в его восстановлении определяется не вероятностью перехода от