Деятельности

и один билет от этой станции до Москвы, мы, как правило,
говорим: «Турист» туда и обратно. Особое место занимает диа-
критическая функция языка в трудовой деятельности: ср. в этой
связи обобщающую монографию Т. Слама-Казаку [Slama-Caza-
cu, 1964].
Говоря о функциях речи, мы имели дело с определенной
направленностью речевых высказываний, не затрагивая того, как
эта направленность отражается на характере самих этих высказы-
ваний. Такого рода отражение может быть различным.
Первой ступенью речевой специализации являются формы
речи. Говоря о формах речи, мы имеем в виду различные типо-
вые способы организации языковых средств в зависимости от
функциональной направленности данного высказывания, не свя-
занные с изменением номенклатуры самих этих языковых средств.
Приведем некоторые примеры. Так, высказывания, содержащие
синтаксически выраженную эмфазу, можно рассматривать как
специфическую форму речи, связанную с эмотивной функцией
(ср. известную работу Э. Станкевича, где, однако, нет четкости
в характеристике сущности «эмотивной» специализации речи
[Stankiewicz, 1964]). Типовым случаем формы речи является
поэтическая речь, по крайней мере в тех поэтехнических систе-
мах, где отсутствуют специфические языковые средства, исполь-
зуемые в этой функции,— например, в современной русской,
но отнюдь не, скажем, в классической персидской. Разного рода
заклинания, заговоры и т. д. могут служить примером формы
речи, соотнесенной с ее магической функцией
5
. С фатической
функцией, видимо, следует соотносить некоторые особенности
5
Ср. такие типовые речевые приемы, используемые в русских народных
заговорах: анафорическое употребление глагола (ложилась спать я...,
взошла я..., заговариваю я..., отсылаю я..., ложилась спать я..., досиде-
ла я..., стала я...); эмфаза личного местоимения, употребляемого в обо-
ротах, где оно обычно опускается (помимо повторения сочетаний с ме-
стоимением 1-го лица, видного выше, ср.: А будь ты, мое дитятко, моим
словом, крепким, укрыт от силы вражия; ты свекор, воротись, а ты,

---

вокативов, прежде всего фонетические; редуцированные синтак-
сические обороты большинства европейских языков типа Ici
Paris, Hier professor N. и др. Классический пример для но-
минативной функции — это формула названий кафе и ресторанов
«У такого-то» в Польше, Чехословакии и некоторых других стра-
нах (и вообще тип сочетания предлога с именем: ср. «Pod Kro-
kodilem»).
Определенные формы речи, помимо синтаксических и супер-
сегментных фонетических, особенно интонационных, особенно-
стей, могут характеризоваться и более частными фонетическими
признаками. Особенно ясно это видно на примере «экстранор-
мальных» фонетических черт эмоциональной речи, контактной
речи, поэтической речи (ср. известную статью Л. П. Якубинского
[1919б]), а также [Поливанов, 1963].
Вторая ступень речевой специализации — это то, что можно
охарактеризовать как различные формы языка. Мы имеем здесь
в виду кристаллизацию, фиксацию речевых форм в виде специа-
лизированного набора языковых средств, не употребительного вне
определенной формы речи. В этом, и только в этом смысле мож-
но говорить о «поэтическом языке», «эмоциональном языке» и
так далее. Такого рода элементы являются как бы костяком, во-
круг которого осуществляется конденсация функциональных
средств речевой деятельности, в то же время отнюдь не исчер-
пывая арсенал этих средств. Формы языка могут выступать в
двух различных вариантах. Это либо определенный отбор из чис-
ла общеязыковых средств, сохраняющих свой коммуникативный
по преимуществу характер, вступающих в новые, дополнитель-
ные системы отношений и используемых в своеобразной функ-
ции, либо возникновение новой подсистемы внутри общего «язы-
ка», формирование не только новых системных отношений, но и
нового материального «тела» языковых средств. Характерным
примером первого вида форм языка являются названия фирм,
магазинов и т. д. типа «Башмачок», «Богатырь» и т. д. Ср. также
известный факт табуирования определенных слов и целых групп
слов в первобытных обществах, например, у океанийцев
6
.
кровь, утолись; ты, сестра, отворотись, а ты, кровь, уймись и т. д.); осо-
бые словообразовательные средства (духи с полудухами; злые недуги с
принедугами, полунедугами; в 70 составов, полусоставов и подсоставов;
в 70 жил, полужил и поджилков) и многое другое. Ср. [Сахаров, 1885].
6
«На Баикских островах (Меланезия)... два человека, дети которых пе-
реженились, не вправе произносить имена друг друга, им запрещено
даже произносить слова, похожие на эти имена или имеющие хотя бы
общий слог с ними. Мы знаем, например, про одного туземца с этих
островов, который не вправе был употреблять повседневные слова, обо-
значающие «свинья» и «умереть», ибо эти слова составляли часть мно-
госложного имени его зятя. Нам сообщают о другом несчастном, кото-
рый не мог произносить обыкновенные слова «рука» и «тепло» из-за
имени своего шурина. Ему запрещалось даже упоминать цифру «один»,
ибо это слово составляло часть имени двоюродного брата его жены»
[Леви-Брюль, 1930].

---

Характерным примером второго может служить, с одной сто-
роны, известная подсистема речевых сигналов, используемая при
регулировании погрузочных работ (майна-вира), с другой — ис-
пользование в магической функции бессмысленных (в коммуника-
тивном отношении) слов и целых текстов, наконец, существова-
ние в различных религиях специальных культовых подъязыков —
от «кабалистического языка» австралийцев до латинской и ста-
рославянской литургии.
Как мы это уже делали раньше, проиллюстрируем факт суще-
ствования специальных «языков» для различных функций речи.
Примером «эмоционального языка» являются существующие почти
в любом языке словообразовательные средства с уменьшительно-
ласкательной функцией.
«Поэтический язык» — понятие крайне запутанное. В строгом
смысле можно говорить о «поэтическом языке» лишь примени-
тельно к такого рода языковым средствам, которые вне поэзии
не применяются. Современные европейские поэтики таких средств
не знают, можно указать на некоторые явления в древнеисланд-
ской скальдической поэзии (см. [Стеблин-Каменский, 1967]).
Ср., однако, классическую персидскую, а по некоторым данным
и русскую поэтику XVIII в.
О «магическом языке» уже говорилось выше. Укажем в этой
связи на малоисследованную в лингвистическом плане проблему
глоссолалии.
С фатической функцией речи связаны разного рода узкоком-
муникативные (контактные) языковые средства типа, не употре-
бительного в других функциях «Алло!» и аналогичных выраже-
ний, носового нечетко артикулируемого звука, подтверждающего
контакт при разговоре по телефону и обычно изображаемого в
виде «ага» (фонетически точнее было бы aha) и т. д. Особенно
многочисленны номинативные «подъязыки»; некоторые из них,
в особенности подъязыки рекламы, исследованы довольно хорошо
[Galliot, 1955; Bier, 1952; Leach, 1960]. Применительно к
диакритической функции, по-видимому, можно говорить о «подъ-
языках», употребительных для обслуживания трудовых процес-
сов. Помимо подъязыка такелажников, укажем еще на многочис-
ленные примеры ритмических словесных выкриков при коллек-
тивной работе, проводимые К. Бюхером [Бюхер, 1923].
Очень существенно, что во всех или почти всех функциях
речи возможна эквивалентная замена языка неязыковыми средст-
вами. В экспрессивно-эмоциональной функции таким эквивален-
том являются различные паралингвистические явления, т. е. «вы-
разительные движения» — мимика, жестикуляция — ср. [Маслы-
ко, 1970]. В поэтической функции эквивалентом языка могут
выступать различные неязыковые компоненты литературного
произведения [Шкловский, 1925, 160; Тынянов, 1924, 21—27;
Ю. С. Степанов, 1965, 32]. Эквиваленты языка в магической
функции исследованы плохо; по-видимому, к таким эквивалентам

---

можно причислить музыку и культовый танец. В фатической
функции языку эквивалентны такие паралингвистические явления,
как кивок головой в подтверждение понимания.
В номинативной функции язык нередко вообще вытесняется
эквивалентными ему по функциям изобразительными средствами.
Таковы, например, фирменные знаки [Москович и Василевский].
Типичным эквивалентом языка в диакритической функции явля-
ется указательный жест. Ср. об этом также [А. А. Леонтьев, 1969д].
Подводя итоги этого раздела, попытаемся изобразить его
основное содержание в виде схемы (табл. 2). Стрелка показы-
вает направление функциональной специализации речи (языка)
от наиболее абстрактных к наиболее «материализованным» в язы-
ке категориям.
* * *
В настоящем разделе мы будем заниматься тем, что Л. П. Яку-
бинский называл формами общения, т. е. той стороной пробле-
мы функциональной дифференциации языка, которая связана не
с собственно функциональной специализацией высказываний (не
с различными целями речи), а с различными внешними обстоя-
тельствами, обуславливающими форму этих высказываний. Како-
вы эти обстоятельства, нам и надлежит рассмотреть.
Впервые их классификацию дал, по-видимому, тот же
Л. П. Якубинский. Он предложил такую схему (табл. 3).
Якубинский указывает, между прочим, на существование раз-
нообразных переходных форм, не вполне укладывающихся в эту
классификацию. Так, «можно отметить некоторые особые случаи,
когда... от непосредственного воспринимания отпадают весьма
важные... зрительные восприятия; именно такой случай имеем
при диалогическом общении... по телефону... Особый случай имеем
при диалогическом общении путем «записочек» (напр, на засе-
дании)» и т. д. [Якубинский, 1923, 117].
Едва ли не единственная работа (после выхода в свет ста-
тьи Якубинского), где дается попытка дать аналогичную класси-
фикацию на современном уровне, принадлежит А. А. Холодовичу
[Холодович, 1967]. Он выделяет следующие критерии для созда-
ния типологии форм языковой коммуникации: а) средство выра-

---

жения речевого акта: звук, письменный знак, жест; отсюда раз-
личие устной, письменной и мимической речи; б) коммуникатив-
ность речевого акта; здесь имеется в виду, по-видимому, не
столько коммуникативность, сколько коммуникативная направ-
ленность речи на собеседника или на себя или, наконец, «в воз-
дух». Ср. в первом разделе настоящей главы перечисление ва-
риантов коммуникативной функции языка. Кроме того, А. А. Хо-
лодович указывает, что «всякий речевой акт, имеющий партнера,
может быть либо непосредственным, или опосредованным; ...в слу
чае опосредствованной коммуникации имеется три «конца»: гово-
рящий, посредник, партнер» [Холодович, 1967, 204]; в) ориенти-
рованность речевого акта; это эквивалент «перемежающихся» и
«неперемежающихся» языковых форм Якубинского; г) квантифи-
кативность, или потенциал, речевого акта, соответствующая раз-
личию аксиальной и ретиальной коммуникации; д) контактность
или, напротив, дистантность речевого акта — ср. «непосредствен-
ные» и «посредственные» формы общения у Якубинского.
Предложенная А. А. Холодовичем система теоретически пред-
ставляет несомненный интерес, но уязвима по крайней мере в
двух пунктах. Во-первых, она в известном смысле феноменоло-
гична: естественно было бы не просто констатировать наличие
данных возможностей квалификации речевого акта, но сначала
попытаться проанализировать его сущность и внутреннюю струк-
туру и лишь затем говорить о его возможных характеристиках
уже в рамках сделанного анализа. Это привело бы нас, кстати,
к необходимости привлекать для классификации форм общения

---

психологические критерии, А. А. Холодовичем игнорируемые
[ср. А. А. Леонтьев, 1969а]
7
. Во-вторых, что существеннее,—
его система отнюдь не дает предполагаемого им многообразия
разновидностей речи: все дело в том, что выделенные им фак-
торы не независимы друг от друга. Существует гораздо более
ограниченное число видов речи, характеризуемых устойчивыми
сочетаниями признаков (укажем хотя бы, что мимическая речь
не бывает дистантной, что направленность «на себя» снимает
вообще проблему контактности, что письменная речь не бывает
направлена «в воздух» и т. д.). В целом проблема в значитель-
ной степени еще остается открытой. Не анализируя ее дальше,
остановимся лишь на одном «измерении» и соответственно одной
паре форм общения: на противоположности речи диалогической
и монологической.
Прекрасное определение диалога и монолога дал Л. П. Яку-
бинский. Он пишет, что для диалога «будут характерны: срав-
нительно быстрый обмен речью, когда каждый компонент обмена
является репликой и одна реплика в высшей степени обуслов-
лена другой, обмен происходит вне какого-нибудь предваритель-
ного обдумывания; компоненты не имеют особой за данности; в по-
строении реплик нет никакой предумышленной связанности, и они
в высшей степени кратки. Соответственно этому для крайнего
случая монолога будет характерна длительность и обусловленная
ею связанность, построенность речевого ряда; односторонний ха-
рактер высказывания, не рассчитанный на немедленную реплику;
наличие заданности, предварительного обдумывания и пр. Но
между этими двумя случаями находится ряд промежуточных,
центром которых является такой случай, когда диалог становит-
ся обменом монологами...» [Якубинский, 1923, 118—119].
Однако это определение не вполне исчерпывающе. Сущест-
венными характеристиками диалогической речи можно считать,
кроме того, ситуативность и реактивный характер — ответ собе-
седника в большом числе случаев представляет собой перефра-
зировку, а то и повторение вопроса или замечания: Холодно.—
Да, морозец! Ты домой? — Домой, конечно. Ну и что? — Да ниче-
го, и т. д. Вот характерные отрывки из бесед, записанных со-
трудниками УДН имени П. Лумумбы: 1. — После пожара не
приходит.— В чем приходить-то? Одна рубашка осталась.—
У матери сгорело? — Она с матерью жила, все сгорело...— У вас-
то все вытащили? — Основное вытащили.— 2. Хорош Гамлет.—
Я как раз перед отъездом сюда видел его.— Ты где, в Ленин-
граде видел его? — Ну, в Москве! — Как ты попал? — Ну, как
попал...— А, ты меня еще звал, я помню.— Ну да, конечно, пом-
нишь.— 3. — Он актер, то есть артист театра.— Какого? — Даже
не скажу.— Московского театра? — Московского театра, да.
7
Заметим в этой связи, что привлечение этих критериев позволяет опре-
делить некоторые не учтенные А. А. Холодовичем виды речи. Ср. в этой
связи систему, предложенную Б. Скиннером [Skinner, 1957].

---

13 сущности, диалогическая речь строится по схеме «стимул —
реакция» (и, в частности, в ней отсутствует предварительное
программирование). Реплика первого собеседника чаще всего до-
пускает сравнительно небольшое число возможных ответов, во
всяком случае по содержанию. «Речевая функция» второго собе-
седника сводится к выбору наиболее вероятного из этих возмож-
ных ответов — в данной ситуации и для данного субъекта (один
ответил: — Да, морозец! Другой в той же ситуации: — Брр!)
(ср. об этом [Зимняя, 1964]). Лингвистические особенности диа-
логической речи, и в особенности взаимосвязь реплик—ответов
с репликой первого собеседника, в последние годы изучались не-
однократно. Что же касается ее психологической и психолингви-
стической специфики, связанной с ее реактивным по преимущест-
ву характером, то после Якубинского ей занимались в нашей
стране, насколько нам известно, только Л. С. Выготский [Выгот-
ский, 1956] и А. Р. Лурия [Лурия, 1965]. Оба этих автора
отмечают как важнейшую черту диалога в отличие от монолога
«возможность недосказывания, неполного высказывания, ненуж-
ности мобилизации всех тех слов, которые должны бы были быть
мобилизованы для обнаружения такого же мыслимого комплекса
в условиях монологической речи» [Выготский, 1956, 353]. Инто-
нация, тембр, мимика и т. д. могут даже сводить к минимуму
воздействие «прямого» значения словесной реплики и прямо про-
тиворечить ему (примеры излишни)
8
. Во всяком случае, воз-
можна очень большая редукция реплики вплоть до «чистой» ап-
перцепции ее значения на основе анализа ситуации (апперцеп-
ции иногда ошибочной).
Особую проблему составляет первичность одной из рассматри-
ваемых форм общения. Все данные говорят за то, что такой
первичной формой является диалогическая речь. Таково, в част-
ности, мнение Л. С. Выготского, Л. В. Щербы [Щерба, 1915
(Приложение, 4) ] и Л. П. Якубинского (с некоторыми оговор-
ками), который подчеркивает роль автоматизма в диалогической
речи и в этой связи ее «естественность». На основании зна-
комства с особенностями речевой деятельности «первобытных»
народов и других соображений это мнение можно поддержать
9
.
8
Ср. в этой связи замечание Ю. Н. Тынянова, что «...слова могут быть
вышибленными из их значения той или иной интонацией» [Тынянов,
1929, 471].
9
Из малоизвестных фактов, интересных в этом отношении, приведем ед-
ва ли не самый показательный. У индейцев Бразилии, описанных
Т. Кох-Грюнбергом, принято, чтобы, уходя на охоту или просто по
своим делам, человек сообщил об этом каждому из присутствующих
отдельно, сколько бы их ни было, и получил реплику-подтверждение:
«Иди». По возвращении опять-таки каждый спрашивает его: «Вернул-
ся?», и он отвечает утвердительно. Это — обязательный этикет [Koch-
Griinberg, 1921]. Естественно, такого рода факты важны лишь как пе-
режиток каких-то более архаичных ступеней в развитии речевого обще-
ния, но не отражают эти ступени непосредственно.

---

В противоположность диалогической речи, монологическая
является относительно развернутым видом речи. Это означает,
что в ней мы сравнительно мало используем неречевую инфор-
мацию, получаемую нами и нашим собеседником из ситуации раз-
говора. Вместо того чтобы указать на предмет, мы в монологи-
ческой речи вынуждены в большинстве случаев упомянуть о нем,
назвать его, а если наши слушатели не сталкивались с ним ранее,
то и описать его. Далее, монологическая речь является в боль-
шой степени активным и произвольным видом речи. Монологиче-
ская речь не «течет» сама по себе: чтобы осуществить ее, гово-
рящий обычно должен иметь какое-то содержание, лежащее вне
ситуации говорения (плюс, конечно, намерение его выразить),
и уметь в порядке произвольного акта построить на основе этого
внеситуативного и внеречевого содержания свое высказывание
или последовательность высказываний. Наконец, монологическая
речь является весьма организованным видом речи. Это означает,
что не только каждое отдельное высказывание или предложение
говорящий заранее планирует или программирует; он программи-
рует и весь «монолог» как целое (ср. в этой связи интересные
наблюдения Л. С. Цветковой над афатиками [Цветкова, 1966]).
Иногда этот план монолога сохраняется «в уме», а иногда, как
говорят, «экстериоризуется», т. е. облекается в языковую форму
и заносится на бумагу в виде плана или конспекта будущего
высказывания. Эта сторона монологической речи исследована
крайне недостаточно.
Перечисленные особенности монологической речи показывают,
что она требует специального речевого воспитания. Все мы хоро-
шо знаем, как трудно бывает маленькому ребенку или взрослому,
но малокультурному и малограмотному человеку говорить произ-
вольно и развернуто; одной из функций, выполняемых школьным
курсом грамматики родного языка, и является формирование уме-
ний, связанных с произвольностью и развернутости речи. Что же
касается ее организованности, то связанные с ней речевые уме-
ния формируются только на основе систематической ораторской
или педагогической практики. При этом организованность речи
совершенно не обязательно приобретается лишь в результате мно-
голетнего практического опыта: последовательно переходя от
менее трудных к более трудным речевым задачам, от большей
к меньшей внешней «опоре» высказываний, можно в относительно
краткий срок активно сформировать у себя соответствующую си-
стему умений. Эту задачу раньше выполняла риторика, ныне,
к сожалению, забытая.
Письменной монологической речи свойственны те же харак-
теристики, что устной, но в большей мере. Письменная речь
более развернута, чем даже устная монологическая; это вызвано,
в частности, тем, что она заведомо предполагает отсутствие
«обратной связи» от собеседника. Кроме того, в письменной
речи не могут быть использованы в принципе такие дополнитель-

---

ные речевые средства, как интонация, мимика и т. д. Отсюда
гораздо большая структурная сложность письменной речи по срав-
нению с устной. Особенно существенно, что письменная речь наи-
более произвольна: здесь мы можем производить не просто выбор
и приспособление, а последовательный сознательный перебор и
сознательную оценку речевых средств, возможных не только в
данной «точке» высказывания, но уже «пройденных», возвращаясь
к ним, что в устной речи невозможно. (Так, формируя эту фразу,
автор данной главы сначала вместо «сознательной оценки» написал
«осознанная оценка». Затем это сочетание не понравилось ему в
стилистическом отношении и было заменено. Потом он обратился
к предшествующему сочетанию и убедился, что и здесь слово
«сознательный» больше подходит для выражения соответствую-
щей мысли).
Можно видеть, что в письменной речи обычно в известной
мере «участвует» внутренняя речь, в которой мы более или менее
развернуто «проговариваем» то, что собираемся написать. Мера
этой развернутости бывает разной в зависимости от уровня рече-
вых умений у данного человека — например, малограмотный че-
ловек вслух диктует себе (это, конечно, крайний случай).
Заметим в заключение, что в письменной монологической
речи значительно легче, чем в устной, осуществить организа-
цию высказывания. Поэтому обучение организованной речи легче
начинать с письменной речи.
* * *
В заключение упомянем о третьем из возможных функцио-
нальных подходов к различным разновидностям речи, которому
будет посвящена специальная глава (гл. 18), а именно о подходе
стилистическом. По-видимому, возможны различные трактовки
понятия функционального стиля. Но, во всяком случае, то, что
четко выделяет стилистический аспект из других видов функцио-
нальной дифференциации речевой деятельности,— это обращен-
ность «назад». Если функционально-целевая дифференциация (по
формам речи) предполагает своего рода забегание вперед, учет
будущего, ориентацию на цель высказывания; если дифференциа-
ция по формам общения учитывает прежде всего наличные, сию-
минутные обстоятельства, то функционально-стилистическая имеет
дело с традиционным выбором и реализацией.
Человек говорит так, как принято говорить на данную тему,
с данным собеседником и в данной ситуации, и именно в этом —
ключ к стилистическому многообразию речевых форм.

---