Гносеология область знаний — 200000 Гуманитарные науки и искусство Специальность

Толстой Л.Н. Воспоминания. - М.: Прогресс, 1991. - С.З. 
11 

---

(2) Условие убежденности (веры, приемлемости) - «если 3 
знает Р, то 8 убежден (верит) в Р». Когда я говорю, например, что 
в Узбекистане есть президент, то я верю, что он действительно 
существует. В обычных случаях знание, собственно, и есть такое 
убеждение или такая вера, их невозможно разделить. Представьте 
себе ситуацию: вы подходите к окну и видите, что идет дождь. Вы 
говорите: «Идет дождь, но я в это не верю». Абсурдность этой 
фразы показывает, что наше знание есть одновременно и убежде­
ние. 
(3) Условие обоснованности - «8 знает Р, когда может обосно­
вать свое убеждение в Р». Это условие позволяет ограничить знание 
от счастливых догадок или случайных совпадений. Положим, вы 
спросили пятилетнего малыша: «Сколько планет в Солнечной си­
стеме?» — и услышали ответ — «Девять». Скорее всего, вы решите, 
что он лишь случайно угадал верное число. И если он никак не 
сможет обосновать свой ответ, хотя бы ссылкой на то, что слышал 
это от мамы, то вы будете считать, что у него нет настоящего 
знания этого факта. 
Итак, в соответствии с этой «трехчастной» трактовкой можно 
дать такое краткое определение: знание есть адекватное и обосно­
ванное убеждение. 
Оно кажется достаточно простым и применимым ко всем видам 
знания. Каждое из этих трех слов скрывает в себе проблему. Напри­
мер, мы считаем, что механика Ньютона не вполне адекватна и что 
ее сменила более точная теория Эйнштейна. Но разве теория Нью­
тона в результате перестала быть знанием? И была ли она знанием 
до Эйнштейна, когда в ее истинности было убеждено большинство 
людей? Подобные слова можно сказать в адрес тысяч теорий, ко­
торые ныне стали достоянием истории науки. Как можно обосно­
вать знание, и существуют ли для этого достаточные основания! 
Этот вопрос также далек от ясности. Кроме того, гипотезу обычно 
рассматривают как форму знания, однако ученые нередко не слиш­
ком убеждены в верности выдвигаемых ими гипотез. 
Может быть, стандартное понимание знания слишком прибли­
зительно и грубо? Отчасти это так, но важнее то, что знание — 
очень многообразный феномен, который трудно отразить в преде­
лах одного определения. Проще всего увидеть многообразие видов 
знания, если посмотреть, как слово «знать» используется в нашем 
языке. Рассмотрим такие предложения. Я знаю, как играть на гита­
ре. Я знаю, как починить этот автомобиль. Я знаю Нулатова десять 
лет. Я хорошо знаю Ташкент. Я знаю, что сумма углов треугольника 
равна двум прямым углам. Я знаю, что кит —млекопитающее. 
В этих, на первый взгляд, сходных предложениях слово «знаю» 
используется в существенно разных смыслах. В первых двух выска­
зываниях знание означает компетенцию, умение или возможность 
сделать что-то. В эпистемологии его называют «знанием-мастерством» 
или «знанием-как». 
12 

---

В следующих двух примерах знание — это «знание-знакомство». 
Оно предполагает способность опознать человека или некий-объект. 
В последних предложениях знание — это «знание-что», т. е. зна­
ние, которое выражает и характеризует некое состояние дел: нали­
чие у предметов определенных свойств, отношений, закономерно­
стей и т.п. Можно также сказать, что знание представляет здесь 
некоторого рода информацию. 
Нетрудно увидеть, что «знание-как» и «знание-знакомство» мало 
соответствуют стандартному пониманию знания. По существу, к 
ним неприменимы понятия истинности и обоснованности. Можно 
хорошо или поверхностно знать Пулатова, но можем ли мы знать 
его «правильно» или «истинно»? Заметим, однако, что границы 
между названными типами знания не являются четкими. Так, ваше 
знание Ташкента предполагает, что вы обладаете определенной ин­
формацией о размерах города, числе его жителей, о том, что он 
столица Узбекистана и т.п. Однако это знание - прежде всего зна­
комство с городом, способность хорошо ориентироваться в нем. 
В эпистемологии главное внимание уделяется анализу «знания-
что». Ибо только его можно недвусмысленно оценивать как обосно­
ванное и необоснованное, достоверное и недостоверное, истинное 
или ложное. А именно поиски способов обоснования знания, кри­
териев его достоверности, истинности издавна были основным мо­
тивом философского анализа знания. 
Но даже с этим видом знания дела обстоят непросто. Около 
тридцати лет назад эпистемологи придумали примеры, в которых 
убеждения обладают всеми тремя характеристиками знания, но все 
же не являются знанием. Вот один из таких простейших примеров. 
Предположим, что преподаватель проверял рефераты по фило­
софии и увидел, что один из студентов, Валиев, набрал свою ра­
боту на компьютере. Преподаватель решил на занятии узнать, у 
кого из студентов этой группы есть дома компьютер. Валиев заявил, 
что, действительно, у него есть отличный компьютер, на котором 
он научился прекрасно работать. Никто из остальных студентов не 
сказал, что имеет такую вещь. На основании этого преподаватель 
пришел к заключению, что только один человек в группе имеет 
компьютер. Он вполне убежден в этом и относится к своему убеж­
дению как вполне обоснованному и достоверному знанию. Но пред­
ставим теперь, что на самом деле у Валиева нет компьютера и что 
он, немного приврав, решил этим привлечь к себе внимание одной 
симпатичной студентки. Однако у другого студента, Алиева, есть 
дома компьютер, но он, по тем или иным причинам, решил об 
этом не говорить. В результате у преподавателя будет обоснованное 
и, с его точки зрения, соответствующее реальности убеждение, 
когда он будет считать, что в этой группе, по крайней мере, у 
одного студента есть компьютер. Но это убеждение нельзя считать 
знанием, поскольку его истинность покоится лишь на случайном 
совпадении. 
13 

---

Можно, конечно, считать подобные примеры не более чем иг­
рой ума. Однако ситуации, когда истинные представления основы­
ваются на ложных посылках, редко, но встречаются даже в науке. 
Можно, однако, во избежание подобных контрпримеров, сде­
лать наши требования к знанию более строгими и добиться, напри­
мер, того, чтобы убеждения, претендующие на роль знания, опи­
рались только на такие посылки и данные, которые можно рас­
сматривать как достоверные и безошибочные. 
Представление о том, что знание должно строиться на твердых, 
достоверных и безошибочных основаниях, является наиболее вли­
ятельной позицией в теории познания. Ее можно найти уже у ан­
тичных философов, а в наиболее четком и программном виде она 
была декларирована в Новое время Ф. Бэконом, Р. Декартом, Дж. 
Локком. Это представление можно назвать классическим фундамен­
тализмом, а все альтернативы ему пока еще можно описать как 
более или менее серьезные отклонения от него. 
В классическом фундаментализме все наши представления раз­
деляются на два класса: те, которые основываются или выводятся 
из каких-то других представлений, и те, истинность которых не 
связана с достоверностью и истинностью других. Можно сказать, 
что эти последние представления основаны на самих себе. Они-то 
и считаются последним основанием, фундаментом нашего знания. 
Строение знания здесь напоминает вид постройки: предполагается, 
что в знании существуют некоторые твердые, не подверженные 
ошибкам базисные элементы, на которых, как на фундаменте, воз­
двигается с помощью логически контролируемых процедур — де­
дукции или индукции — надстройка всего остального знания. 
Существует два вида эпистемологического фундаментализма — 
рационалистический и эмпирический. Наиболее известным предста­
вителем первого был Декарт, который полагал, что с помощью 
интуиции можно обнаружить настолько ясные, отчетливые и само­
очевидные идеи (он относил к ним такие идеи, как «существование 
Я», «существование Бога», «целое больше части» и т.п.), что в их 
достоверности невозможно усомниться. Они освещены естествен­
ным светом разума. Отправляясь от этих базисных идей, с помощью 
дедукции можно строить всю остальную систему знания, подобно 
тому, как в геометрии Евклида из немногих аксиом выводится все 
наше знание о геометрических фигурах. 
В эмпирическом фундаментализме, отстаивающем значение ес­
тественного опыта, в качестве базисных элементов выступают дан­
ные непосредственного чувственного опыта. Здесь получает свое вы­
ражение главный принцип эмпиризма — все наше знание является 
производным от нашего чувственного опыта. Только суждения, вы­
ражающие непосредственную фиксацию фактов с помощью орга­
нов чувств, являются самодостаточными. Напротив, все остальные 
суждения нуждаются в поддержке и могут получить ее только от 
суждений чувственного опыта. Вот как эту установку защищал 
14 

---

Морис Шлик (1882—1936), лидер Венского кружка, бывшего в 1920— 
30-е годы цитаделью современного эмпиризма: «В любом случае, 
независимо от того, какую картину мира я рисую, я всегда буду 
проверять ее истинность в терминалах моего собственно опыта. Я 
никому и никогда не позволю отнять у меня эту опору: мои соб­
ственные предложения наблюдения всегда будут последним крите­
рием. И я буду восклицать: «Что я вижу, то вижу!». 
Подчеркнем еще раз важный пункт, общий для обоих видов 
эпистемологического фундаментализма. Базисное знание, трактуе­
мое в одном случае как ясные идеи разума, в другом — как данные 
непосредственного чувственного опыта, претендует на роль базис­
ного потому, что оно истолковывается как абсолютно достоверное 
и в принципе не подверженное ошибкам. Именно поэтому оно, во-
первых, может быть фундаментом и, во-вторых, от него достовер­
ность и истинность могут транслироваться, распространяться на все 
остальное знание. 
Нетрудно видеть теперь, чем должна заниматься эпистемология, 
согласно классическому фундаментализму. Она должна показать, 
как наши представления и убеждения о мире природы, о нашей 
истории и возможном будущем, о состояниях сознания других людей 
и т.п. могут быть обоснованы, исходя из базиса, ограниченного, 
например, только утверждениями о данных нашего чувственного 
опыта. Если это удастся сделать, то эпистемология выполнит свою 
задачу, если нет — то нам придется перейти в стан скептиков.