Деятельности

АКТИВНЫЙ - ПАССИВНЫЙ
Начнем с точки зрения И. И. Ревзина. Он предлагает раз-
личать аналитические и обратные по отношению к ним синте-
тические модели «в зависимости от того, исходим ли мы из мно-
жества отмеченных кортежей (аналитическая модель) или по-
лучаем отмеченные кортежи в результате некоторых операций
(синтетическая модель или, как иногда говорят, модель порож-
дения)». Далее И. И. Ревзин указывает, что эти два вида мо-
делей соответствуют двум возможным видам лингвистического
описания, а именно: один путь — от речевых фактов к системе
языка, а второй — от системы языка к речевым фактам. «В ка-
кой-то мере они соответствуют и двум аспектам акта коммуни-
кации: слушанию («анализ») и говорению («синтез»). Кроме того,
обоим типам моделей противопоставляются «распознающие мо-
дели». Это такой тип моделей, «в котором считаются заданны-
ми и множество отмеченных кортежей и система порождения и
рассматривается процесс перехода от кортежей к системе, а имен-
но исследуются способы такого перехода в минимальное число
«шагов»» (Ревзин, 1962, 12). В понимании И. И. Ревзина, как
видно из сказанного, аналитические и синтетические модели об-
ратны друг другу, а модель порождения отождествляется с син-
тетической. Но это понимание весьма уязвимо в нескольких
пунктах.
Во-первых, обратимость лингвистических моделей бывает раз-
ного качества. Первый из них — обратимость в понимании
И. И. Ревзина, т. е. возможность перейти от Б к А при дан-
ных правилах перехода от А к Б. Но очевидно, что с интере-
сующей нас точки зрения сам факт такой возможности без до-
полнительных ограничений, наложенных на характер используе-
мых правил, представляет весьма малый интерес, ибо трудно до-
пустить, что при порождении и восприятии речи могут быть
использованы принципиально различные психофизиологические
механизмы. Скорее наоборот (по крайней мере, такова господ-
ствующая сейчас точка зрения). Таким образом, для нас инте-
ресен другой тип обратимости, где модели обращены не только
по общему направлению и конечным результатам, но и — хотя
бы частично — по конкретным шагам, по используемым на оп-
ределенных этапах единицам и операциям. Но именно эта сторона
И. И. Ревзина как раз и не интересует.
Во-вторых, даже в таком узком понимании аналитическая и
синтетическая модели все же в принципе не являются обрат-
ными друг другу. Аналитическая модель имеет дело с потоком
речи как материалом для анализа; чтобы разобраться в этом

---

материале, лингвисту (или слушающему; не будем их здесь про-
тивопоставлять) необходимо в качестве первого шага или шагов
выделить в этом потоке речи лингвистически релевантные чер-
ты, преобразовать его в текст и далее работать с ним. Если же
рассматривать как исходный материал текст или корпус текстов,
это совершенно не соответствует никакой психолингвистической
реальности. С другой стороны, совершенно неясно, можно ли при
равнивать друг к другу материал анализа и исходный материал
для синтеза. Вообще психолингвисту (а также психологу, физио-
логу и вообще всякому не «чистому» лингвисту и нелингвисту)
нечего делать с текстом как таковым.
В-третьих, и самая изощренная лингвистическая модель, будь
она аналитической или синтетической, никогда не будет отражать
психологической или психолингвистической реальности уже по
той причине, что речевая деятельность, как мы стремились по-
казать выше,— это всегда система значимых операций, качест-
венно определенных элементарных действий, в то время как даже
процессуальная или претендующая на процессуальность линг-
вистическая модель типа трансформационной есть всегда систе-
ма переходов от одного качественного состояния к другому. В мо-
дели языка мы имеем дело с единицами и операциями над ними;
в модели речевой деятельности — с единичными операциями или
операционными единицами, некоторыми предпосылками их осу-
ществления и некоторыми функционально, но не формально-
лингвистически определенными промежуточными и конечными со-
стояниями. Задача, скажем, говорящего — не построить опреде-
ленное (в смысле формальной структуры или даже семантиче-
ского инварианта) высказывание, но добиться решения определен-
ной невербальной задачи. Поэтому форма высказывания может
весьма свободно варьироваться, и говорить в данном случае о
его формальной или содержательной инвариантности можно лишь
условно. «Модель для говорящего» и «модель для слушающего»
(ср. [Хоккетт, 1965], [Успенский, 1967] и т. д.) —явное недора-
зумение
5
.
Мы взяли здесь для анализа взгляды И. И. Ревзина как наибо-
лее детально и систематично изложенные. Основное же содержа-
ние разбора справедливо mutatis mutandis и в отношении любой
другой формализованной модели языка, да и вообще любой соб-
ственно лингвистической модели языка.
Правда, общеизвестно введенное Л. В. Щербой различение
активной и пассивной грамматики именно на лингвистической
основе, имеющее, казалось бы, и психологическую значимость.
Постараемся, однако, разобраться в критериях, используемых
Щербой. Ярче всего его позиция изложена в последней статье
«Очередные проблемы языковедения», где говорится, что в актив-
5
См. в этой связи также главы 2 и 6. В отношении недостатков «грамма-
тики для слушающего» ср. также [А. А. Леонтьев, 1969а] и ниже, гл. 12.

---

ном синтаксисе «рассматриваются вопросы о том, как выражается
та или иная мысль», а при пассивном «приходится исходить из
форм слов, исследуя их синтаксическое значение» [Щерба, 1958в,
21]. В другой, тоже посмертно изданной работе Щерба дает
следующие определения: «Пассивная грамматика изучает функ-
ции, значения строевых элементов данного языка, исходя из их
формы, т. е. из внешней их стороны. Активная грамматика
учит употреблению этих форм» [Щерба, 1947, 84].
Следовательно, для Щербы главным и основным критерием
«активности» — «пассивности» является то, идем ли мы от
форм к их содержанию или от содержания к формам. Иными
словами, в активной грамматике мы уже имеем некоторое линг-
вистическое содержание, и конечным звеном пассивной является
опять-таки это содержание. Причем содержание это — языковое;
но в реальном порождении, конечно, не происходит перехода от
содержания языковых форм к самим этим формам. «Содержа-
ние», выступающее начальным звеном порождения,— это нечто
совсем иное, как мы стремились показать выше
6
.
Одним словом, существующее в лингвистике противоположе-
ние активного и пассивного мало плодотворно с точки зрения
теории речевой деятельности и прежде всего почти совершенно
иррелевантно соотношению психолингвистического порождения и
восприятия речи. К тому же и внутри самой лингвистики нет
единства в понимании указанных категорий.
ДЕСКРИПТИВНЫЙ — ПРЕСКРИПТИВНЫЙ
В отличие от других лингвистических антиномий, эта не
всегда осознается самими лингвистами. Едва ли не единствен-
ными отечественными авторами, четко поставившими проблему
дескрипции — прескрипции, являются Г. О. Винокур [1929а;
19296] и В. Г. Костомаров [Костомаров, 1970; Костомаров и
Леонтьев, 1966].
Совершенно не случайно имена обоих этих авторов тесно
связаны с теоретической проблематикой культуры речи. Дейст-
вительно, именно культура речи чаще всего сталкивается с аб-
страктно-оценочным взглядом на язык или речь: правильно—не-
правильно, плюс—минус, так можно—так нельзя. Между тем та-
кой подход глубоко не научен. Это не означает, что мы пред-
лагаем отказаться от конкретных рекомендаций практического
порядка напротив. Но такого рода рекомендации («говори так-
то») должны опираться не на вкусовые критерии и не на аб-
страктно-лингвистические суждения, а на конкретный анализ воз-
можности (употребительности) и характера функционирования
данного явления при различных социальных и психологических
6
Подробнее см. [А. А. Леонтьев, 1970б]. В методике преподавания иност-
ранного языка существует противопоставление рецепции и продукции,
близкое к нашей антиномии. Ср. [3. М. Цветкова, 1966].

---

условиях, в различных речевых ситуациях. Проводя такой ана-
лиз, мы вскрываем тенденции развития данного явления, уста-
навливаем временную и, так сказать, пространственную (на-
сколько широко оно распространено и сужается или расширя-
ется сфера его употребления) динамику этого развития. Только
в этом случае мы имеем право высказывать практические ре-
комендации, они должны являться конечным звеном нашего рас-
суждения.
Другая область, в которой антиномия «дескрипция—прескрип-
ция» играет значительную роль,— это проблема, обучения языку.
Очевидно, что без прескрипции (нормализации) здесь в принци-
пе нельзя обойтись. Однако и здесь необходимо четко разли-
чать описание, констатацию состояния и — с другой стороны —
оценки и рекомендации относительно употребления. Мы можем,
допустим, отметить, что в русском языке имеется стилистиче-
ский слой, включающий слова типа «рожа», «жрать», «сволочь».
Иностранный учащийся не может не знать о существовании слов
этого типа. Однако он должен отдавать себе отчет в том, что
применение этих слов в общении крайне ограниченно (можно ска-
зать, специализированно), а для него как для иностранца, по-
жалуй, и вовсе невозможно. Иными словами, он должен знать
факторы, позволяющие и, напротив, запрещающие употребление
данного явления; иначе говоря, прескрипция в этом случае вы-
ступает в форме прямой функциональной характеристики дан-
ного явления. Более подробно о различии дескрипции и прескрип-
ции см. также [Пешковский, 1922].
УСТНАЯ РЕЧЬ — ПИСЬМЕННАЯ РЕЧЬ
Нет сомнения, что понимание письма лишь как одного из
возможных способов кодирования звукового языка справедливо,
если рассматривать их отношение в генетическом плане. Ни
один лингвист не будет отрицать ни исторического приоритета
устной речи перед письменной, ни того, что в онтогенезе ребенок
начинает с овладения устной речью и лишь на ее основе ов-
ладевает письменной. Рассуждая подобным образом, Ф. де Сос-
сюр, однако [Соссюр, 1933], не сумел последовательно прило-
жить к исследованию письма свою систему антиномий и, в част-
ности, категории синхронии и диахронии, что с успехом сделал
Бодуэн несколькими годами раньше в книге «Об отношении рус
ского письма к русскому языку» [1912]. Если же при исследо
вании письменной речи мы откажемся от привнесения генети-
ческих соображений, то придем к выводу, что в мозгу взрослого
грамотного человека на равных правах сосуществуют две язы-
ковые подсистемы
7
; автономия письменной подсистемы, между
7
Их сосуществование аналогично тому виду билингвизма, который
Л. В. Щерба охарактеризовал как владение «смешанным языком с двумя
термами» [Щерба, 19586, 48]. Каждая из используемых подсистем "крео-
лизована" в смысле Вяч. Иванова [Вяч. Вс. Иванов, 1961а].

---

прочим, явствует из того, что в языковом коллективе всегда
есть группа, владеющая только письменной речью,— это гра-
мотные (на данном национальном языке) глухонемые (ср. [Шу-
бин, 1959, 45—46]). С другой стороны, в некоторых языках, на-
пример, китайском, возможны тексты, доступные и предназна-
ченные лишь для зрительного понимания: приведем в качестве
примера цитируемый Чжао Юань-Жэнем [Yen, 1955, 65—66]
рассказ о господине Ши, который ел львов, а также так на-
зываемые «палиндромы», описанные акад. В. М. Алексеевым,
см., напр., [Алексеев, 1932 и 1950]. Но и в европейских язы-
ках можно усмотреть доказательства структурной автономности
письменной речи — это прежде всего несовпадение номенклатуры
и границ структурных единиц и устной и письменной речи, об-
разующее возможность и целесообразность описательной грам-
матики письменной формы того или иного языка. Примером та-
кой грамматики является [Волоцкая и др., 1964]; о теорети-
ческих вопросах, связанных с нею, см. также [Николаева, 19611
Развернутая концепция языковой подсистемы, обслуживаю-
щей письменную речь, была создана лингвистами Пражской шко-
лы А. Артимовичем и Й. Вахеком. Первый из них [Праж-
ский.., 1967] впервые четко сформулировал проблему, второй
эксплицировал основные понятия. Он ввел, в частности, понятие
«письменного языка» («норма, или лучше — система графиче-
ских... средств, признаваемых за норму внутри определенного
коллектива. Письменные высказывания представляют собой, на-
против, отдельные конкретные реализации названной нормы»
[Вахек, 1967, 524]), противопоставив его графике как таковой.
По Вахеку, «письменная и устная нормы должны рассматривать-
ся как рядоположенные величины, которые не подчинены какой
бы то ни было высшей норме и связь между которыми объясняет-
ся лишь тем обстоятельством, что они выполняют комплемен-
тарные функции в использующем их языковом коллективе» [Ва-
хек, 1967, 531]. В более поздней работе Вахек понимает пись-
менный и устный языки соответственно как две функционально
специализированные системы знаков, которые могут быть реали-
зованы в различных субстанциях [Вахек, 1967, 535].
Понятия, введенные Вахеком, весьма плодотворные для своего
времени, для современного языкознания недостаточны. Начнем
с того, что Вахек все же неправомерно тесно связывает специ-
фику письменной и устной формы или нормы
8
языка с графиче-
ской и соответственно фонетической субстанцией. Эта связь обыч-
на, но не облигаторна. Возможны такие типы письменной речи,
которые структурно в большей или меньшей степени аналогичны
устной речи; эти переходные типы объединяются под общим на-
званием «транскрипции». С другой стороны, мыслима устная речь,
8
В отличие от Вахека, предпочитающего второй термин, мы считаем более
подходящим первый и в дальнейшем употребляем только его.

---

построенная на модели письменной. Известным приближением к
такому типу может считаться корректорское чтение при считке
[Каменецкий, 1959, 80]. По терминологии Э. П. Шубина
[1959, 53], мы имеем здесь дело с «несобственно устной» и «не-
собственно письменной» речью. Далее, у него нечетко противопо-
ставлены различные критерии, по которым можно разделить уст-
ную и письменную речь.
Прежде чем попытаться предложить такие критерии, дадим
рабочее определение основных понятий. Письменность языка мож-
но определить как совокупность специфических функциональных
средств письменной речи, т. е. графических элементов, которые
могут быть использованы для семантического выделения и (или)
противопоставления единиц плана содержания. Письмо — общее
понятие, так относящееся к понятию конкретной письменности,
как испанский термин lingua (язык как общая категория) отно-
сится к термину idioma (конкретный язык, например, испан-
ский) . Письменная речь — форма речи, а) реализуемая в графиче-
ской субстанции и б) обладающая определенной структурной ор-
ганизацией, отличающейся от организации устной речи. Пись-
менная форма языка — подсистема языка, обеспечивающая такую
структурную организацию. Не всякая письменная речь, по-види-
мому, требует существования письменной формы языка. Наконец,
можно поставить вопрос о соответствующем функциональном сти-
ле; см. об этом в дальнейших главах.
Таким образом, можно выделить следующие критерии: а) ха-
рактер субстанции; б) наличие специфических функциональных
средств на уровне письменности; в) наличие специфической струк-
турной организации письменной (устной) речи (комбинация);
г) наличие специфической подсистемы языка, обслуживающей
эту организацию (отбор); д) существование определенной функ-
ционально-стилевой специализации.
К сожалению, если теория письменности разработана отно-
сительно полно (см. указанные выше работы, особенно книгу
3. И. Волоцкой и других, где приведена и обширная библиогра-
фия), то другие аспекты письменной речи нуждаются в более
детальном исследовании с позиций современной лингвистики.
ОБЩЕЯЗЫКОВЫЙ — ДИАЛЕКТНЫЙ
В такой обнаженной форме данная антиномия выступает
крайне редко. Обычно говорят отдельно о так называемых «тер-
риториальных диалектах» и о так называемых «социальных диа-
лектах». Литература по тем и другим весьма обширна. Из теоре-
тических трудов по территориальным диалектам укажем [Жир-
мунский, 1956], [Coseriu, 1956], [Эдельман, 1968], [Вопросы тео-
рии, 1964]; по социальным [Жирмунский, 1936], [Шор, 1926],
[Вопросы социальной лингвистики, 1969].
В настоящем параграфе охватить теоретическую проблемати-

---

ку, связанную с понятием диалекта, крайне трудно. Поэтому ог-
раничимся тем, что укажем на некоторые методологические ас-
пекты, получившие в литературе, на наш взгляд, недостаточное
освещение.
Во-первых, укажем на то, что практически не существует
в абсолютном смысле общеязыковых элементов. Всякий говоря-
щий, всякий носитель языка ведет себя по отношению к обще-
языковому фонду избирательно. Весь вопрос в том, на основе
каких критериев этот выбор происходит, вообще чем он детерми-
нирован. Эта детерминация может в своей основе быть: а) социо-
логической, б) социально-психологической, в) личностной (инди-
видуально-психологической), г) ситуативной в широком смысле,
т. е. связанной с той или иной референтной областью, д) функ-
циональной, т. е. связанной с включением в ту или иную типовую
деятельность. Применительно к детерминации типа а), т. е. когда
носитель языка выбирает свое «языковое лицо» в силу незави-
сящей от его воли и не осознаваемой им принадлежности к оп-
ределенной социальной группе, мы чаще всего и говорим о тер-
риториальных диалектах, так как группы этого рода, резко