Птичка певчая

Каршияка, 11 октября.
Сегодня к моим ученицам опять приехали гости из Измира:
четыре девушки в возрасте от пятнадцати до двадцати лет. После обеда
мы собирались совершить на лодке морскую прогулку до Байраклы.
Но, как назло, едва мы вышли на улицу, начался дождь. Все приуныли,
пришлось вернуться в гостиную. Юные барышни побренчали на
рояле, посплетничали чуть-чуть, потом разошлись парочками по углам
и принялись шептаться, заливаясь изредка смехом, словно их
щекотали.
Весёлая и бойкая Сабахат придумывала всевозможные шутки,
чтобы гости не скучали. На этажерке лежали альбомы с семейными
фотографиями. Сабахат взяла один из альбомов, подозвала к столу всю
компанию и принялась нас развлекать. Она показывала нам
фотографии друзей семьи и вспоминала такие уморительные
подробности из их жизни, что мы покатывались со смеху.
Она рассказала, как величественного пашу с огромной
бородищей, всего увешанного орденами (вот такие, мне казалось,
могли бы управлять вселенной), однажды поколотила веником
собственная супруга.
— А теперь взгляните на этот снимок, — говорила Сабахат. —
Важная дама, наша родственница. Но каждый видит — это
провинциалка. Однажды, спускаясь по трапу с парохода на пристани в
Кокарьялы, она оступилась, упала в море да как заорёт с этаким
провинциальным акцентом: «Спасайте мою дорогую жизнь!
Погибаю!»
У Решита-бея был молочный брат из Коньи; на его фотографию
невозможно было глядеть без смеха: настоящий мулла в чалме и
шароварах. Тут же лежала его другая фотография, где он изображался
депутатом во фраке и с моноклем.
Мулла, сердито вытаращив глаза, смотрел на депутата, а депутат,
скривив губы, насмехался над муллой. Это было так потешно! Я
держала Сабахат за руку, чтобы она не перевернула страницу, и
смеялась, как сумасшедшая.
Ферхундэ всё подшучивала надо мной:

---

— Феридэ-ханым, хотите, мы поженим вас? Станете женой такой
замечательной личности! Сейчас он холост. Развёлся со своей первой
супругой и ищет ханым на европейский манер, достойную депутата.
Я, продолжая смеяться, отошла от стола и ответила:
— Сейчас же пишите письмо, Ферхундэ. Я согласна. Если даже
его будущая жена не обретёт счастья, то, во всяком случае, всю жизнь
будет смеяться.
Сабахат перевернула ещё одну страницу и поманила меня.
— Боюсь, Феридэ-ханым, что, увидев эту фотографию, вы
откажетесь от своего депутата.
Гостьи в один голос воскликнули:
— Ах, какой красивый! — и, размахивая руками, принялись звать
меня.
— Всё напрасно, — сказала я, подходя к ним, — кто бы это ни
был, я не откажусь от своего депутата.
Я склонилась над альбомом вместе со всеми девичьими
головками и так же, как все, не могла сдержать лёгкого возгласа
изумления. Из альбома на меня смотрело улыбающееся лицо Кямрана.
Над этой фотографией Сабахат не потешалась. Напротив, она
очень серьёзно и пылко начала объяснять подружкам:
— Этот господин — супруг моей тётки Мюневвер. Они
поженились весной, когда мы были в Стамбуле. Ах, если б вы его
видели! В жизни он в тысячу раз красивее! Какие у него глаза, какой
нос! Скажу вам ещё нечто более удивительное. Говорят, этот бей очень
любил свою кузину. Это была маленькая, капризная и очень
взбалмошная девушка. За это её даже, кажется, прозвали Чалыкушу.
Так вот эта самая Чалыкушу отвергла Кямрана-бея. Сердцу не
прикажешь… За день до свадьбы она убежала из дому, уехала в чужие
края. Кямран-бей месяцами ничего не ел, таял на глазах, всё ждал
неверную. Бедняга не понимал, что, раз она убежала накануне
свадьбы, то уж никогда не вернётся. Я присутствовала на обряде
целования рук. Когда моя тётка Мюневвер подошла к своей свекрови,
старая женщина не выдержала, очевидно, вспомнила эту странную
Чалыкушу и разрыдалась, как ребёнок.
Я слушала этот рассказ, облокотившись на рояль, молча, не
двигаясь. А Кямран по-прежнему улыбался мне из альбома.
Я тихо сказала:

---

— Бессердечный…
Сабахат обернулась ко мне:
— Вы очень правильно определили, Феридэ-ханым. Девушку,
которая не смогла быть верной такому красивому, такому
благородному молодому человеку, нельзя назвать иначе, чем
бессердечной.
Кямран, я тебя ненавижу. Если бы это было не так, услышав
известие о твоей женитьбе, я бы лишилась чувств, плакала, убивалась.
Но никогда в жизни я не смеялась так, как сегодня, никогда так не
заражала окружающих радостью и весельем. Я бы назвала этот день
самым счастливым в жизни, если бы со мной через несколько часов не
случилось одно неприятное происшествие.
Под вечер дождь прекратился, и мы решили погулять в поле.
Когда мы проходили берегом шумной речушки, кто-то воскликнул,
увидев на той стороне хризантему:
— Ах, какая прелесть! Если бы можно было достать!
Я засмеялась и спросила:
— Хотите, я подарю вам эту хризантему?
Река была опасная: глубокая и довольно широкая.
Девушка засмеялись, а кто-то пошутил:
— Подарила бы, если б был мостик.
— По-моему, её можно перейти и без мостика, — ответила я и
кинулась в воду.
Сзади раздались крики.
Кое-как я перешла речушку, но хризантему мне всё-таки не
удалось сорвать. У самого берега я поскользнулась и, чтобы не упасть,
ухватилась за ветки колючего кустарника. Бедные мои руки, как я их
изодрала!
Да, если бы не этот печальный случай, заставивший меня лить
слёзы в вечерних сумерках всю дорогу до особняка, я назвала бы
сегодняшний день самым весёлым и счастливым в моей жизни.
Кямран, я убежала в чужие края, так как ненавижу тебя. Но теперь
ненависть душит меня, мне уже мало, что нас разделяет пространство:
я хочу совсем убежать из этого мира, где ты живёшь и дышишь.

---

Я твёрдо решила: ни за что не останусь в этом доме, поэтому
часто бываю в Измире и наведываюсь в отдел образования. Два месяца
назад я встретила здесь свою старую воспитательницу, сестру
Берениш, которая ещё в пансионе симпатизировала мне. Я рассказала
ей о своих мытарствах. Вчера мы опять встретились с ней на пароходе.
Сестра Берениш обрадовалась:
— Феридэ, я уже несколько дней ищу тебя. Для нашего пансиона
в Карантина нужна учительница турецкого языка и рисования. Я
порекомендовала директрисе тебя. Комнату снимать не придётся.
Будешь жить при пансионе. Ты ведь привыкла к нашей жизни.
Сердце моё взволнованно забилось. Мне показалось, если опять
попаду в этот мир фимиама, тяжких звуков органа, мне удастся
вернуть частичку своего детства. Я ответила, не задумываясь:
— Хорошо, ma soeur, я приеду. Благодарю вас.
Сегодня, прежде чем отправиться в Карантина, я зашла в отдел
образования за документами. Мне сказали, что заведующий отделом
уже третий день разыскивает меня. Вот так всегда!
Увидев меня, заведующий закричал:
— Заставляешь ждать, дочь моя! Тебе повезло, есть хорошая
вакансия. Поедешь в школу Кушадасы.
С одной стороны, спокойная жизнь пансиона, но — может быть, в
Кушадасы меня действительно ждёт хорошее место. Как быть?.. Ведь я
уже дала слово работать в Карантина.
Минуты шли, а я всё размышляла, что выбрать: тихую жизнь или,
возможно, опять нужду и лишения? В трудностях есть своя прелесть.
Я подумала о наших заброшенных малышах школьниках, чьи жизни
калечатся в грубых руках. Эти несчастные, словно цветы, побитые
морозом, ждут хоть немного солнца, немного ласки, чтобы согреться.
Тому, кто даёт им это тепло, они дарят любовь и признательность
своих прекрасных сердец. Я чувствовала, что, несмотря ни на что,
полюбила этих маленьких нищих. Разве Мунисэ не из их среды?
Да и два года самостоятельной жизни меня кое-чему научили.
Свет причиняет страдание больным глазам, счастье приносит боль
раненому сердцу. Тьма — лучшее лекарство как для больных глаз, так
и для разбитых сердец.
Я стала учительницей, чтобы заработать на жизнь. Мои расчёты
оказались неверными. Человек этой профессии может в один

---

прекрасный день умереть с голоду. Впрочем, это не страшно. Ведь моя
работа позволяет мне делать добро людям. Разве это не счастье —
жертвовать собой ради блага других? Да и невозможно воскресить
умершие сновидения прошлого. Меня уже не волнует терпкий запах
фамиама, а грустные аккорды органа, когда-то звучавшие в моих ушах,
умолкли. Я улыбнулась, подумав о будущих учениках в Кушадасы,
лишённых любви и ласки, которых мне предстояло скоро увидеть, и
сказала:
— Хорошо, бей-эфенди, я поеду.
Мне не хотелось ничего говорить в особняке до тех пор, пока не
придёт приказ. Но один случай вынудил меня к этому. Экономка уже
давно говорила со мной как-то очень странно. Вчера ни с того ни с
сего она сказала:
— Дочь моя, с каждым днём я люблю тебя всё больше и больше.
И не только я одна, все мы… Ферхундэ и Сабахат — девушки
молодые, но они не украшают дом. После твоего приезда всё стало по-
иному. У тебя чудесный характер: со знатными ты держишься как
знатная, с людьми маленькими — как маленькая…
Я не придавала никакого значения этой болтовне, считая, что
экономка просто говорит со мной как с коллегой. Но вечером в тот же
день старая женщина вдруг разоткровенничалась.
— Дочь моя, — сказала она, — как бы нам сделать, чтобы ты
покрепче привязалась к этому дому? У меня есть кое-какие планы…
Только смотри не подумай чего-нибудь… Клянусь аллахом, со мной об
этом никто ничего не говорил…
Мне было ясно: экономка действовала по чьей-то указке. Но я не
подала виду. Видимо, женщина стеснялась говорить напрямик и
начала издалека:
— Наш бей-эфенди не такой уж старый человек. Я знаю его с
детства. Он не красавец, но представительный, богатый, да и характер
у него неплохой… Без хозяйки дому придётся худо. Не сегодня-завтра
Ферхундэ и Сабахат выйдут замуж… Не дай аллах, попадётся какой-
нибудь ублюдок, — плохо нам будет. Феридэ-ханым, девушка может
выйти замуж за молодого человека с закрученными усиками, но такого
богатого она не найдёт. Ах, если б мы нашли для нашего бея
подходящую девушку! Что скажешь, дочь моя?

---

Я помолчала и только горько улыбнулась. Мне всегда казалось,
что Решит-бей-зфенди относится ко мне с уважением, придаёт
большое значение моим занятиям с девочками. Он мог часами шутить
с нами, играть в мяч. И выходит, всё это… Мне вспомнились слова
секретаря отдела образования: «Если бы Решит-бей захотел, вас
непременно назначили бы учительницей французского языка.
Очевидно, у него какие-то свои планы».
Несколько лет назад подобный разговор возмутил бы меня. Но
теперь я только сказала как можно равнодушнее:
— Мы могли бы стать с вами свахами и найти Решиту-бею
хорошую невесту. Но жаль, что я на днях уезжаю в Кушадасы. Через
несколько месяцев туда приедет мой жених, и мы отпразднуем свадьбу.
Да пошлёт вам аллах покоя, моя дорогая… Хочу пораньше лечь… — и
прошла мимо ошеломлённой экономки к себе в комнату.

---